Съезд народа Ингушетии, состоявшийся в субботу, поручил президенту республики Руслану Аушеву организовать референдум о выходе Ингушетии из состава России. Свое решение ингуши объясняют тем, что Москва не только не добилась прогресса в вопросе возвращении ингушских беженцев в места их прежнего проживания, но и не смогла стать беспристрастным арбитром в осетино-ингушском конфликте. Однако постановление ингушского съезда не стоит рассматривать как окончательное и бесповоротное: сами ингуши называют его криком отчаяния и заявляют, что вопрос о референдуме отпадет, если федеральные власти серьезно займутся проблемой беженцев. Причины, по которым Ингушетия взялась шантажировать центральное правительство, комментирует ОЛЕГ МЕДВЕДЕВ.
Свой первый ультиматум Москве Руслан Аушев предъявил еще в июле: если до 1 сентября не начнется возвращение беженцев, Ингушетия рассмотрит вопрос о выходе из России. 26 августа, когда до истечения этого срока оставалось несколько дней, ингушский президент выступил с обращением ко всем руководителям СНГ, в котором обвинил российское руководство в проведении политики по принципу "разделяй и властвуй" и делении народов на любимых и нелюбимых. Свое обращение ингушский президент охарактеризовал как последнее предупреждение руководству России, ибо, по его словам, за выходом республики неизбежно последует развал федерации.
В результате прошлогоднего вооруженного конфликта около 60 тысяч ингушей бежали из Северной Осетии в Ингушетию. В марте 1993 в Кисловодске было подписано соглашение о комплексном решении проблемы беженцев, но оно не выполняется.
Теперь съезд самого народа поручил президенту провести референдум. С этого козыря прибывающий сегодня вечером в Москву Руслан Аушев будет заходить во время встреч с федеральными властями. Их реакция на решение ингушского съезда пока не известна, но можно предположить, что она была бы довольно спокойной (без России Ингушетии проблему беженцев и подавно не решить), если бы президент Чечни Джохар Дудаев не был готов в любую минуту принять своего дальнего родственника Руслана Аушева вместе с ингушским народом.
А между тем центр, сам того не желая, а, может быть, даже и не ведая, стимулировал сближение двух вайнахских президентов — Аушева и Дудаева. Даже в силу того, что российские войска, разъединяющие конфликтующие стороны, поддерживают выгодный осетинам status quo, при котором ингушские беженцы не возвращаются на свои прежние места, ингуши воспринимают позицию Москвы как проосетинскую. Серьезное недовольство ингушей вызвало и отсутствие правовой оценки решения североосетинского парламента о невозможности совместного проживания осетин и ингушей. Аушев назвал это постановление фашистским, а центр фактически последовал заложенным в это постановление принципам, о чем свидетельствует его нереализованное пока намерение выделить несколько населенных пунктов, в которые могли бы вернуться ингуши и проживать там отдельно от осетин. Тем временем необустроенным беженцам — ингушам из Северной Осетии — предстоит зимовать в и без того бедной Ингушетии вторую зиму.
Североосетинское же руководство, по всей видимости, считает, что эта христианская республика — стратегический союзник Москвы среди мусульман Северного Кавказа, и пытается сыграть на этом. Поэтому на призывы центра ускорить решение проблемы беженцев Владикавказ реагирует крайне уклончиво.