выставка кино
В парижском музее Jeu de Paume открыта выставка "Чаплин и его имиджи" (Chaplin et les images). Не приуроченная ни к какому юбилею, основанная на архивах студии Чарли Чаплина (1889-1977), сбереженных его семьей, она посвящена отношениям между Чаплином и Чарли, актером и маской, мифом и реальностью. О выставке — МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ.
Организаторы выставки могли бы взять к ней эпиграфом строки из "Баллады" (1925) Владислава Ходасевича: "Мне невозможно быть собой, Мне хочется сойти с ума, Когда с беременной женой Идет безрукий в синема. Мне лиру ангел подает, Мне мир прозрачен, как стекло,— А он сейчас разинет рот Пред идиотствами Шарло". Шарло — так называют Чарли во Франции, первой стране, признавшей в Чаплине художника, а не гаера, икону ХХ века, и первой же, как доказывает выставка, взявшейся на деконструкцию его мифа. Под вопросом уже не свойства характера Чаплина, давно представшего в невыгодном свете в мемуарах его близких, а сама суть мифа о великом гуманисте.
Ходасевич опередил время. Брезгливое "идиотства Шарло" — исключение на фоне культа Чаплина, расцветшего в 1920-е годы. На экспозиции — многочисленные его проявления. Эрвин Блюменфельд, дадаист и модный фотограф, в коллаже 1921 года святотатственно распинал Чарли, чуть ли не современного Христа, на кресте, окруженном всеми возможными символами: свастикой, звездой Давида, знаками "инь" и "ян". Одним из первых фанатиков Чаплина был Гийом Аполлинер, заразивший своим энтузиазмом Фернана Леже, который взялся за съемки фильма "Шарло-кубист" о том, как Джоконда влюбилась в Чарли. Илья Эренбург вспоминал первые впечатления от фильмов Чаплина: "Я сказал Диего (Ривере), что мне страшно: этот маленький смешной человечек в котелке показывает всю нелепость жизни. Диего ответил: 'Да, это трагик'". Немецкий художник Георг Гросс восклицал: "Чаплин победил Рембрандта!"
Между тем маленький бродяжка в котелке, уходящий, поигрывая тросточкой, к горизонту, лишь один из экранных Чарли. Можно сколько угодно рассуждать о внутренней эволюции художника, но когда в Jeu de Paume одновременно на 13 экранах демонстрируются отрывки из фильмов Чаплина, неизвестные съемки студийного закулисья, купированные эпизоды, Чарли разных эпох обретают патетическое единство.
Первые полгода своей работы на студии Keystone в 1914 году Чаплин, с пышными усами, в цилиндре, длинном сюртуке, крахмальных манжетах и лакированных башмаках, играл наглого и вредного пройдоху. Он воровал, втирался в доверие к простакам, соблазнял чужих жен, всегда был готов пнуть любого, кто неосторожно повернется к нему спиной. Когда же Чаплин отказался от этого амплуа и нашел свой привычный облик, просуществовавший на экране 25 лет, тот злобный тип словно спрятался в подсознании актера. Его гримаса нет-нет да и проскальзывает под маской сентиментального влюбленного, вечной жертвы громилы-полицейского, бездомного, трогательно заботящегося о беспризорнике.
Лучшие фильмы Чаплина вызывают тревожное ощущение. Кажется, что жертвой и гуманистом старательно притворяется прирожденный мизантроп, пугливый вредитель. Возможно, в этом-то и секрет гениальности Чаплина. Если бы не было этого второго, вытесняемого плана, "Малыша" (The Kid, 1921) или "Цирк" (The Circus, 1928) было бы невозможно смотреть из-за обилия патоки. Гораздо убедительнее романтических сцен со слепой цветочницей из "Огней большого города" (City Lights, 1931) пугающие и жестокие эпизоды, в которых Чаплин выражал не столько трагедию маленького человека, сколько отвращение к миру как таковому. Голодное безумие в "Золотой лихорадке" (The Gold Rush, 1925), нападение на Чарли омерзительных обезьянок в "Цирке", испытание на рабочем машины для кормления, превращающейся в орудие пытки, в "Новых временах" (Modern Times, 1936). Тиран Аденоид Хинкель в "Великом диктаторе" (The Great Dictator, 1940) убедительнее своего двойника-парикмахера.
Двойственность Чарли на экране усиливается двойственностью Чаплина в жизни. Второй человек в списке самых высокооплачиваемых актеров Голливуда, сделавший состояние, изображая нищего. Создатель современной индустрии сопутствующих фильмам товаров: открыток, кукол, комиксов. Писаный красавец, обезобразивший себя дурацкими усиками. Бесполый экранный воздыхатель, которого в жизни постоянно сопровождали скандалы сексуального свойства. Наконец, человек, в зависимости от обстоятельств то подтверждавший, то отрицавший свои еврейские корни, которых, как ни смешно, у него, кажется, не было.
Символично, что первая роль, которую сыграл Чаплин, расставшись с образом Чарли, была роль в фильме "Месье Верду" (Monsieur Verdoux, 1947) серийного убийцы одиноких кумушек, прототипом которого послужил чудовищный Ландрю, казненный на гильотине в 1920-х годах. Кассир, уволенный с работы и создавший собственный кровавый бизнес, был не просто убийцей, но и философом. Его последнее слово на суде принято считать гневным обличением современной цивилизации, которое Верду произносит как бы от имени самого Чаплина: "Одно убийство делает человека злодеем. Миллионы убийств делают из него героя. Разве у нас не готовят всевозможные орудия массового истребления людей?" Все так, все справедливо. Но подлость мира, как ни крути, не повод травить или топить в озере доверчивых бабенок.
Шествуя на гильотину, Верду внезапно преображался в Чарли. Великий критик Андре Базен восхищался: это общество казнит маленького бродяжку. Но через пять лет, уже в европейском изгнании, Чаплин второй раз расправился со своим героем: "Огни рампы" (Limelight, 1952) — история агонии старого клоуна. Напрашивается парадоксальный вывод: может быть, больше всего в жизни Чаплин ненавидел Чарли.