Пытаться вывести общие тенденции, рассматривая наиболее важные бизнес-события 2022 года, непросто. Подводя черту под абзацем о нехватке чипов, ты понимаешь, что в стране нет современных станков, и это даже важнее. Пока ищешь статистику производства высокотехнологичного оборудования, наталкиваешься на новости о том, что АвтоВАЗ до сих пор выпускает машины без ABS, и так до бесконечности. Но за этим ворохом новостей все же прослеживается тренд: российский бизнес намного лучше справляется с выживанием в условиях военных действий, чем государство.
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ
Прошедший год с еженедельным обновлением санкционных списков, уходом зарубежных компаний, финансовой и технологической блокадой отчетливо показал, что госполитика импортозамещения (за исключением ряда проектов в банковском секторе, например НСПК), которая еще в 2014 году должна была стать ответом на конфликт РФ с Западом и, по словам главы Роскосмоса Юрия Борисова, обошлась бюджету за эти восемь лет в 3,5 трлн руб., работает, мягко говоря, не так успешно, как должна.
«Программа импортозамещения в значительной степени провалена»,— писал еще 19 мая в своем Telegram-канале председатель Национального антикоррупционного комитета Кирилл Кабанов. «Кроме бравурных отчетов отраслевых ведомств, нет ничего. Наши люди это видят и по товарам народного потребления, и во многих других сферах»,— тут же подлил масла в огонь уже в своем канале сенатор Андрей Клишас. Согласно недавнему исследованию (.pdf) ФРП и РСПП, которое обсуждалось в ВШЭ, «Стратегическое импортозамещение: инвестиционные возможности и приоритеты в условиях глобального кризиса», результаты реализации политики импортозамещения неутешительны. Доля импортной продукции в сегменте станкостроения достигает 90%, в электронике — 85%, в программном обеспечении — 68%, в фармацевтике — 64,9%.
Не согласиться трудно: какой сегмент ни возьми, везде обнаруживаешь дыры.
Например, государство все эти годы последовательно повышало утильсбор на автомобили, компенсируя его только российским автозаводам. С 2020 года его стали получать даже не все российские производители, а только те, кто уже имеет высокую локализацию: такой подход призван был стимулировать иностранные концерны вкладывать в импортозамещение. Но результат оказался неутешительным: после санкций все заводы иностранных концернов в России остановились, а АвтоВАЗ вынужден выпускать автомобили без ABS.
Еще более драматичной выглядит ситуация в микроэлектронике. С 2014 года в стране, несмотря на многостраничные государственные стратегии и глобальные концепции, так и не освоили производство передовых материалов и выпуск (или хотя бы реинжиниринг) высокотехнологичного оборудования. «То, что у нас вводят в эксплуатацию (речь о зарубежных технологических линиях.— “Ъ”), как правило, на два-три поколения отстает от ведущих иностранных образцов. А отечественное оборудование уже лет тридцать вообще не производят»,— говорил в апреле «РИА Новости» профессор кафедры полупроводниковой электроники и физики полупроводников НИТУ МИСиС, доктор технических наук Петр Лагов.
Не все хорошо и с программным обеспечением, даже если оно существует. Так, на заседании рабочей группы по законопроекту о принудительном лицензировании в Госдуме 16 декабря глава ассоциации «Электронное машиностроение» Алексей Алексеев подчеркивал, что российские аналоги с американской Autodesk Inventor есть, но переносить архивы приходится буквально вручную. «Весь мой конструкторский отдел нужно сажать за эту работу. Мне сложно оценить, полгода ли, год, полтора ли года понадобится на перенос и каким будет процент ошибок».
Проблемы, вскрывшиеся и появившиеся после начала российско-украинского конфликта, казались тем самым метеоритом, который уничтожит всех динозавров от российской экономики. Но так называемая «гипотеза импакта» уже не считается основной даже за пределами академических кругов.
Динозавры не вымерли в один день, не произошло это и с российской промышленностью. Но как динозавры уступили место гораздо менее крупным и ярким предкам млекопитающих, так и российские власти наконец-то отступили, переложив риски выживания на сам бизнес.
Еще летом начали как грибы расти индустриальные центры компетенции (ИЦК) и центры компетенций разработки (ЦКР), разработчики и якорные заказчики сами решали, какое ПО нужно замещать в первую очередь, сколько на это потребуется средств и времени. Одобрением проектов занимались отраслевые эксперты и представители инвестиционных фондов. Регуляторы же по большей части выступали наблюдателями. Так что если через пять лет заявленные проекты провалятся, то с проблемами столкнутся якорные заказчики и разработчики. Одним придется адаптироваться к непривычным российским решениям и переделывать из-за них свою инфраструктуру, другим — пытаться продать эти решения не только вынужденным, но и всем остальным потребителям.
Вот, например, недавно обновленные «дорожные карты» развития сетей связи предполагают, что компании возьмут под проекты не только госденьги, но и вложат в них от 50% собственных средств. Если через два года в Россию вернутся Cisco, Ericsson, Huawei и Nokia, в качестве оборудования которых операторы связи уверены намного больше, чем в пока несуществующих российских базовых станциях, риски ложатся на отечественных разработчиков. В октябре Минтранс подготовил проект постановления, которым предложил разрешить проводить ремонт иностранных гражданских самолетов с использованием неоригинальных запчастей, так как запуск собственного производства запчастей и проведение сертификации займет значительное время. Фактически правительство предложило авиаторам самостоятельно нести ответственность за установку и качество комплектующих.
Такая смена политики выглядит признанием, что неповоротливое российское государство, с его массивными «дорожными картами», ключевые показатели которых можно постоянно подгонять под действительность, постановлениями, которые проходят согласования по нескольку лет, оказалось намного менее приспособленным к глобальному кризису, чем малый на его фоне, но гибкий и юркий российский бизнес. Стоило только Ericsson и Nokia свернуть свои центры разработки, как их российские конкуренты тут же начали нанимать ключевых специалистов из этих структур в свои компании, одновременно не допуская оттока кадров за рубеж. Когда SAP и Oracle прекратили техподдержку клиентов в РФ, их нишу заняли российские интеграторы, T1 и «Ситроникс».
Отказ зарубежных вендоров официально продавать российским компаниям вычислительную технику сразу же позволил нарастить выручку российским дистрибуторам электроники, которые, говорят, быстро научились окольными путями ввозить турецкие сервера и казахские системы хранения данных. Стоило IKEA остановить работу свои магазинов, как «Яндекс.Маркет», видя аномальный интерес граждан к скандинавским табуреткам, тут же выкупил 20 млн оставшихся товаров для дальнейшей продажи, а российские конкуренты IKEA стали расширять собственный ассортимент и запускать новые форматы. Даже АвтоВАЗ в августе смог наладить поставки подушек безопасности для Lada Granta.
Переложив все риски на бизнес, государство, возможно, приняло лучшее решение из доступных в условиях текущего кризиса. Вопрос в том, удержится ли оно от соблазна вмешаться, когда ситуация начнет меняться в худшую (или даже лучшую — всякое бывает) сторону. Или, например, когда кто-то из особо сильных игроков захочет использовать административный ресурс, чтобы получить особые преимущества. В следующем году, по мере исчерпания запасов, ресурсов и просто сил мы увидим, чего на самом деле стоит адаптивность российского бизнеса и насколько способно ее поддерживать или угнетать государство.
