фестиваль театр
До официального открытия VI Чеховского фестиваля осталось больше месяца, но первое представление из его программы уже состоялось — знаменитый французский режиссер Патрис Шеро прочитал на сцене Центра имени Мейерхольда "Записки из подполья" Достоевского. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Чеховский фестиваль давно хотел показать в России какой-нибудь из спектаклей Патриса Шеро. (Последний раз Москва смотрела его "Гамлета", но это было больше 15 лет назад.). Но согласовать сроки не удавалось, тем более что сейчас режиссер почти полностью посвятил себя работе в кино. Он предложил было привезти любопытный спектакль "Роберто Зукко" своего ученика и актера Филиппа Кальварио, однако подвела нерепертуарная система французского театра: постановка "умерла" задолго до начала Чеховского фестиваля.
В конце концов господин Шеро, всей душой стремившийся в Москву, предложил, что он все-таки приедет, сам прочитает Достоевского, а вдвоем с Филиппом Кальварио они познакомят зрителей с текстами современного автора Эрве Гибера. Вечера были объявлены как "литературные чтения", билеты на них не продавались, а распространялись среди друзей Чеховского фестиваля и Французского культурного центра. Что-то вроде клубного вечера для своих. Но оказалось, что читку можно смело считать первым важным событием Чеховского фестиваля.
Моноспектакль Патриса Шеро очень трудно описать. Он сам, кстати, спектаклем "Записки из подполья" не считает. Впервые читал Достоевского на публике несколько лет назад в Барселоне, с тех пор время от времени выступает с "Записками из подполья". Говорит, что текста наизусть не знает до сих пор, поэтому все полтора часа на сцене не расстается с большой тетрадью, в которой с первых зрительских рядов можно разглядеть пометки от руки. На табло сзади зелеными буквами высвечивается русский перевод. Ровный, неменяющийся свет; декораций — никаких, пустой оркестровый пюпитр да пара темных стульев, из реквизита — только бутылочка минеральной воды, из которой, прежде чем решительно отшвырнуть ее в угол, Шеро сделает несколько глотков во время единственной паузы. В тексте Достоевского это тот момент, когда его лирический герой-парадоксалист оказывается в постели с Лизой.
Патрис Шеро совсем не изображает обычного "персонажа Достоевского", маргинала, опустившегося клоуна или надрывного мизантропа. Он совсем не похож на русского "человека из подполья", да и не ставит перед собой задачи в него перевоплотиться. В маленьких очках, дорогом черном костюме и черной же рубашке навыпуск он похож на университетского профессора, которого среди ночи подняла с постели неведомая тревога и неприличная для современного человека потребность горячечной исповеди. Кажется, до поры он и сам не верит, что говорит именно то, что говорит. Создается ощущение, что Шеро заглядывает в текст не для того, чтобы вспомнить следующее предложение, а от ужасной необходимости его произнести.
У Патриса Шеро нет типичного для французских монопьес самодовольного упоения словом. Для традиционного "моноспектакля" московскому вечеру, наверное, не хватает действия и разнообразия. Всего несколько повторяющихся интонаций и жестов — чуть наклоненный вперед корпус, выставленные в сторону и растопыренные пальцы, полный недоброго раздражения острый взгляд поверх очков. Но кажущийся недостаток оборачивается преимуществом: здесь нет игры ради игры, превращений ради забавы, прозрений ради приличия. Зато в чтении Шеро вдруг проявляется странный юмор Достоевского и очень сегодняшняя интонация морального релятивизма, переставшего быть вызовом обществу, ставшего повседневной рутиной мегаполиса. В сущности, герой Достоевского перестает быть неудобным докучливым парадоксалистом, он превращается в усталого парижского невротика, многое знающего про порок и про свободу и не на шутку уставшего от примирения двух этих понятий.
Когда-то слава Патриса Шеро началась с постановки "Диспута" Мариво, классического автора, которого прежде делали в комедийной, наивно-пестрой манере. "Мариво приоткрыл дверь, и в нее вошел де Сад",— сказал Шеро и поставил драматичного и изощренного Мариво. В его "Записках из подполья" дверь Достоевского распахнута широко и навсегда. Кто только сквозь нее не прошел. А для Шеро, наверное, едва ли не главным из вошедших был большой знаток порока современный драматург Бернар Мари Кольтес, самым тонким и чутким интерпретатором которого Шеро был в 80-е годы.