перемещенные ценности живопись
В Эрмитаже выставили еще два "неведомых шедевра" из числа перемещенных ценностей. Это картины Питера Пауля Рубенса, которых мир не видел шестьдесят лет. Одна — "Марс и Венера", конфискованная в 1945 году в порядке компенсаторной реституции из Кенигсбергского замка и отправленная в спецхран Эрмитажа. Вторая — "Тарквиний и Лукреция" из собрания Владимира Логвиненко, ставшая поводом к большому реституционному скандалу (Ъ писал об этом 01.10.03 и 06.10.04) и переданная коллекционером Эрмитажу на временное хранение в 2004 году. Комментирует АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Сенсационный вернисаж сопровождался торжественным актом дарения: Владимир Логвиненко преподнес Эрмитажу акварель Григория Чернецова "Золотая гостиная в Зимнем дворце", купленную на русских торгах Chrisitie`s осенью прошлого года. Ах, если бы не политика, какая бы чудная могла получиться выставка. Рубенс о любви во всех ее проявлениях: низменные страсти и возвышенные чувства, насилие и свобода, война и мир. "Тарквиний и Лукреция" — сцена изнасилования, драматическая кульминация очень поучительного эпизода из древнеримской истории: царский сынок Тарквиний надругался над добродетельной гражданкой Лукрецией, та покончила с собой, гражданское общество возмутилось и изгнало царей из Рима — в общем, установилась республика. В Эрмитаже картину датируют 1609-1611 годами, то есть написана она сразу по возвращении Рубенса в Антверпен — по горячим итальянским следам. Композиция взята напрокат у Тициана, а остальное — страсть, патетика, энергия — у лучшего рафаэлевского ученика Джулио Романо: в расписанных им залах палаццо дель Те Рубенс, верно, просиживал часами, когда служил у мантуанского герцога. "Марс и Венера", напротив, сцена идиллическая: услужливые путти разоружают благородного воина, сраженного наповал прелестями обнаженной богини любви: стаскивают шлем, откатывают щит, развязывают сандалии, уводят коня, а на дереве уже вовсю воркуют два голубка. Эту картину в Эрмитаже датируют концом 1610-х, то есть периодом самого пышного рубенсовского расцвета, когда были созданы шедевры вроде мюнхенских "Похищения дочерей Левкиппа", "Битвы с амазонками" и охот. И с каким удовольствием можно было бы сказать, что два новых Рубенса чудесно дополняют сорок эрмитажных. "Марс и Венера", написанные примерно тогда же, что и петербургский "Союз Земли и Воды", попросту очень хороши. А "Тарквиния и Лукрецию" и вовсе можно назвать лучшим произведением раннего Рубенса в Эрмитаже, где именно этот период творчества великого фламандца представлен хуже всего.
Но без политики, увы, никак нельзя. Хотя директор Эрмитажа Михаил Пиотровский и просил журналистов как можно меньше думать о политике, а уж если и думать, то никак не о том, что это показ трофеев к 60-летию победы в Великой Отечественной, а скорее о том, что это — преодоление последствий холодной войны, в годы которой все все друг от друга прятали. Думай не думай, а все равно с репутацией у картины "Тарквиний и Лукреция" дело обстоит еще хуже, чем у самой Лукреции после изнасилования. Шедевр Рубенса, до войны находившийся в потсдамском дворце Сан-Суси, вывез из Германии после войны в числе "домашних вещей", на что имеется справка оккупационных властей, майор Борис Дорофеев; сделано это было, скорее всего, незаконно; во всяком случае, представить себе, как можно пользоваться такой штукой, как Рубенс, в домашнем обиходе, трудновато. Всплыла картина в 1999 году, когда через третьи руки и как работа неизвестного художника (потому что была в "неузнаваемом" виде из-за варварских условий хранения) попала к московскому коллекционеру Владимиру Логвиненко. Начав реставрацию и убедившись в том, что является счастливым обладателем Рубенса, коллекционер обратился к хранителю живописи фонда "Прусские замки и сады Берлин-Бранденбург", куда сейчас входит Сан-Суси, Герду Бартошеку с предложением вернуть шедевр за положенное по международным законам вознаграждение. В итоге начался скандал с шумихой в прессе, судебными разбирательствами и даже арестом "Тарквиния и Лукреции" Генеральной прокуратурой РФ, в итоге чего и наша, и немецкая стороны признали Владимира Логвиненко законным владельцем картины. Не последнюю роль тут сыграл Эрмитаж: сразу после того как Генеральная прокуратура не нашла в действиях коллекционера ничего противозаконного, с ним был заключен договор о передаче "Тарквиния" и двух других, весьма спорных Рубенсов (о том, как их выставили в Эрмитаже, Ъ писал 21.05.04) на временное хранение в музей. Так что дарение купленной самым прозрачным образом акварели Григория Чернецова, на которой изображена Золотая гостиная Зимнего дворца, погибшая в пожаре 1837 года, после чего в этом помещении был устроен знаменитый Малахитовый зал,— символическое подтверждение дружбы с Эрмитажем и доброго имени Владимира Логвиненко.
Коллекционер хотел бы, чтобы картину увидели в Москве, и не исключает, что, когда страсти улягутся, ее можно будет показать и в Потсдаме. На репутации "Марса и Венеры", правда, тоже есть пятнышко. Этот Рубенс значится в списке пропавших из Германии после войны картин, опубликованном тем же Гердом Бартошеком. А вот в списке находящихся в спецхране Эрмитажа картин из прусских замков, предоставленных фонду "Прусские замки и сады Берлин-Бранденбург" в 1990-х годах, он не значится. Возможно, потому, что "Берлин-Бранденбург" до войны находился в Кенигсберге, и если уж и возвращать картину, то не дальше Калининграда. Словом, главная проблема с "новыми", хорошо забытыми Рубенсами — это шестидесятилетняя игра в прятки. Важно, что Эрмитаж положил ей конец, впервые выставив "перемещенные" картины, ранее принадлежавшие не частным коллекционерам, а государственным музеям Германии. И хотя никакой принудительной реституции в данном случае быть не может (кенигсбергский Рубенс по российским законам вообще вне дискуссии, так как в 1945 году был вывезен официально, а Рубенс потсдамский присужден российскому коллекционеру немецким же судом), известная неловкость в плане музейного политеса остается.
Обе картины выставлены после проведенной в Эрмитаже реставрации. В случае "Марса и Венеры" она была минимальна, что же касается "Тарквиния и Лукреции", то здесь потребовалась огромная работа. Трофейного Рубенса в семье майора Дорофеева полстолетия хранили в сложенном виде, как отрез ткани, что и понятно: размеры и сюжет полотна никак не соответствовали стандартам жилища советского человека. В итоге красочный слой местами был утрачен почти полностью, причем в таких ответственных частях, как лицо и плечи прекрасной Лукреции. Так что реставраторы буквально спасли шедевр. Не впадая в мистику и дидактику, следует признать: картина про насилие подверглась куда большему насилию, чем картина про любовь.