В Третьяковке открылась выставка Эрика Булатова "Живу-Вижу", посвященная семидесятилетию классика неофициального советского искусства. Сам мэтр приехал по такому поводу из Парижа, где он живет уже больше десяти лет. В черном костюме, белой рубашке и с белым букетом в руках он выглядел подобающе торжественным. Но сама выставка, оказалась не монументальной ретроспективой, а кратким дайджестом его творчества. Рассказывает ИРИНА Ъ-КУЛИК.
По словам организаторов, выставка "Живу-Вижу" носит "эскизный характер". Здесь есть только два живописных произведения Эрика Булатова: недавний авторский повтор классической картины 1970-х "Вход — Входа нет" и полотно начала 1990-х "Русский ХХ век": красные римские десятки, перечеркивающие, подобно лучам прожектора в фильмах про войну, небо за покосившейся шатровой колокольней. Основную часть экспозиции составляет графика, по большей части эскизы и разработки к произведениям, оставшимся за пределами ГТГ. Даже те картины, которые Эрик Булатов создал в СССР, оказались за пределами страны еще в 1980-х годах — что же говорить о его произведениях, созданных в эмиграции. Так что одно из самых известных произведений художника, "Слава КПСС" красными буквами на фоне синего неба, представлено только в виде небольшого карандашного рисунка. А не менее знаменитый портрет Брежнева, одно из самых парадоксальных произведений диссидентского искусства, здесь отсутствует вовсе.
Когда-то Эрика Булатова интересовало, как надпись, обозначающая плоскость картины, на которую натыкается взгляд зрителя, или же, напротив, увлекающая его вглубь картины, взаимодействовала с фигуративным изображением. Теперь же, чтобы обозначить иллюзорное пространство картины, ему хватает только условного неба с облаками, напоминающего заставку Microsoft Windows. Если же за "окном" картины и возникает какой-то вид, то он отсылает к каким-то приблизительно московским реалиям. Не то чтобы художник был так привязан к советскому прошлому. Скорее, эти виды для него просто некая "установка по умолчанию", не отвлекающая от чистоты оптического эксперимента. Только в середине 1990-х годов Эрик Булатов работает с элементами своего парижского опыта. Он рисует, например, толпу в Лувре перед "Джокондой" — первый план монохромно-красный, задний — цветной, или даму с логотипа Galerie Lafayette на фоне реалистической аллеи парижского парка. Но представленный в Третьяковке совсем новый цикл "Вот" состоит почти исключительно из шрифтов — буквы "в", "о" и "т" создают иллюзию то выпуклости, то вогнутости поверхности листа.
Как и работы русских конструктивистов, булатовские произведения требуют кинематографического термина "монтаж". Только у Эрика Булатова речь идет о "внутрикадровом" монтаже — это когда меняется только фокус изображения и зрительское внимание переносится с первого плана на то, что творится в глубине кадра. Художник работает с этим фокусом зрительского внимания. Смысл работы "Слава КПСС", согласно автору, заключается в том, что, если сфокусировать взгляд не на преграждающий вход в картину красных буквах, а на небе за ними, то можно вырваться из социального пространства в запредельную райскую синеву.
А то, каким образом Эрик Булатов работает с надписями, заставляет вспомнить кинематографические титры. Надпись "Слава КПСС" абсолютно статична, зато "Иду", уходящее в облачную даль, явно отсылает к движению. Так в классическом прологе "Звездных войн" ощущение космического полета создается убегающими в глубину кадра строками текста. На московской выставке есть одна непосредственная отсылка к кино — эскиз к нарисованной в 1995 году картине "Хичкок". Можно предположить, что Хичкок заинтересовал Булатова не только как одно из самых нарицательных киноимен. Великий режиссер некогда начинал свою карьеру как рисовальщик титров и во всех своих фильмах уделял этому элементу картины исключительное внимание.
Титры — это момент входа зрителя в фильм. Эрика Булатова так же интересует этот момент входа. Он исследует "интерфейс" взаимодействия зрителя с картиной. На выставке в Третьяковке замечаешь, что в общем-то неважно, в живописи или в графике выражена та или иная концептуальная разработка художника,— произведения Эрика Булатова обладают некоей вполне компьютерной инструментальной бесплотностью.