Вчера в Эрмитаже открылась выставка Никола де Сталя (1914-1955), одного из последних мастеров космополитической парижской школы, святого и мученика абстрактной живописи. В отличие от иных кочующих по всему свету проектов, она подготовлена 17 музеями и многими частными коллекциями из 7 стран специально для Петербурга. Комментирует МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ.
Талантливые люди даже юбилейную демагогию используют во имя благого дела: приурочить к 300-летию Петербурга выставку Никола де Сталя — это высший пилотаж. Счастье-то какое, что классик французской живописи был сыном последнего коменданта Петропавловской крепости барона Владимира де Сталя. И если бы не юбилей города, с которым он связан лишь не зависящими от него обстоятельствами рождения, вряд ли бы Россия в ближайшее время дождалась красивейшей выставки уникального абстракциониста, сила, беда и счастье которого заключались в слабости и неуверенности в себе.
Вундеркинд и бродяга, воспитанник иезуитского коллежа и наемник французского Иностранного легиона, он до 30 лет двигался на ощупь: то выставлял в Брюсселе иконописные опыты, то под влиянием одного из своих учителей, Фернана Леже, утверждал, что "портовые машины так же прекрасны, как и деревья", то увлекался "пейзажами настроения". Жизнь способна на эффектные ходы, которые даже в театре показались бы надуманно-патетическими. В 1944 году Никола де Сталь — один из тех, кто несет гроб с телом Василия Кандинского, совместно с которым в том же году впервые представил в монпарнасской галерее Жанны Бюше свои абстрактные работы. Временное совпадение этих двух событий словно придает ему статус легитимного наследника основоположника абстракционизма.
Звездный час де Сталя приходится на последние десять лет его жизни. Это как раз последние годы перед тем, как абстракционизм превратился из смелого эксперимента во вполне салонный феномен. Его первые работы — сумрачные, темные, наполненные почти физическим напряжением, с которым художник гнет и скручивает геометрические формы. Потом, иначе не скажешь, на него нисходит какая-то живописная благодать. Цвет высветляется, пастозные, фактурные мазки излучают спокойную уверенность, окружающий мир словно отбрасывает все наносное, чтобы открыться художнику в наготе своей абстрактной красоты. Лучшие работы де Сталя всегда сохраняют отдаленную, но эмоционально-точную связь с реальностью. "Конкретные" названия, которые он давал им, никогда не случайны. Мостящие холст красные и черные прямоугольники действительно напоминают увиденные сверху черепичные крыши. Нервное сочетание синего, красного и белого — раскаленный полдень на средиземноморском побережье. А неровные черные и зеленые треугольники, громоздящиеся на стыке красного "неба" и желтой "земли",— сицилийские пейзажи. Эти рифмы оправданы прежде всего тем, что Никола де Сталь сохраняет даже в "чистой" абстракции пропорции, свойственные конкретному миру, блюдет своего рода "золотое сечение". И это делает его, возможно, самым человечным мастером стремящейся к бесчеловечности абстрактной живописи.
Но при этом художник благодарил в письме известного искусствоведа Бернара Дориваля за то, что тот милостиво исключил его из списка агрессивных новаторов, "нападающих из банды абстракционистов". Он словно боялся окончательного растворения реальности в абстрактной стихии, пытался вернуться обратно к фигуративности, писал натюрморты и магические ночные виды парижских мостов, навязывал своим волшебным пятнам цвета сходство с корабликами или фигурами джазовых музыкантов. Истерзанный не столько истовой, непрерывной работой, сколько мучительными попытками сохранить невозможное равновесие между окружающим миром и калейдоскопом своего зрения, 16 марта 1955 года он бросился со скал в своем любимом Антибе, недалеко от того места, где последние годы своей жизни работал всегда в отличие от де Сталя уверенный в себе Пабло Пикассо.
Кстати, Никола де Сталь был не единственным обладателем этой громкой фамилии, оставившим свой след в ХХ веке. Историкам хорошо знакомо имя баронессы Лидии де Сталь, белоэмигрантки и легендарной советской разведчицы, китаистки и бакалавра искусств, полиглотки и владелицы парижского фотоателье, узницы французской тюрьмы, закончившей свои дни где-то в Аргентине. Видимо, де Стали действительно были генетически талантливы и генетически бесстрашны, только этот талант и эта смелость проявлялись по-разному.