дата музыка
Матвей Блантер (1903-1990) был бы знаменит, если бы написал одну только "Катюшу". Но его наследие гораздо больше: киномузыка, несколько оперетт и более 200 песен.И все же, похоже, именно за "Катюшу" в разгар антиеврейской сталинской кампании Матвею Блантеру дали Сталинскую премию (1946). Потом про него забыли. А потом додали: в 1975-м — звание народного артиста СССР; в 1983-м — звание Героя Соцтруда, а в 1990-м — место на Новодевичьем кладбище. Сын еврея-ремесленника из украинского местечка Почеп (ныне Брянская область) вместе с другими украинскими самородками — Петром Лещенко и Клавдией Шульженко, Леонидом Утесовым и Марком Бернесом, братьями Покрасс и Исааком Дунаевским — вписал не одну страницу в историю советской эстрады.
Начиналось с малого: отроку Блантеру позволили брать частные уроки у односельчанина. Потом семья переехала в Курск, где будущий композитор поступил в филармоническое училище, а год спустя уже учился в аналогичном заведении Москвы. Учился у старорежимного музыковеда и композитора Георгия Эдуардовича Конюса, от которого как-то подозрительно быстро попал в Мастофор (Мастерская Фореггера): писал музыку к спектаклям.
Кочевая судьба регулярно на год-другой прибивала Блантера то к Ленинградскому театру сатиры (1926-1927), то к Магнитогорской драме (1930-1931). Оттуда — обратный перелет в столицу, в передвижной театр журнала "Крокодил", и опять провинция — Горьковский театр миниатюр. Его песенки-фокстроты "Фудзияма", "Багдад", танго "Сильнее смерти" пели во всех ресторанах, журналисты рвали его на куски за "безыдейность и пошлятину", а гонорары угрожающе росли. Оказаться самым народным и самым оплачиваемым из композиторов советской страны в конце 30-х было смертельно опасно. Матвей Блантер показал себя не только очень талантливым, но и очень умным человеком: пожертвовав большую часть сбережений в разные патриотические фонды, он отправился работать тапером в команде агитпоезда и написал "Песню о Щорсе" и "Партизан Железняк".
Дальше пошло-поехало: "Катюша", "В лесу прифронтовом", "До свиданья, города и хаты". Отличные песни эти отчего-то величают "военной энциклопедией гражданской и Великой Отечественной". Ошибаются люди. Не чувствуют мелкобуржуазности блантеровских мелодий, которые вообще-то не о войне, а именно что о мире.
Взять хотя бы "Катюшу", ставшую международным шлягером. Спетая в 1938-м великой Лидией Руслановой (которой, в отличие от коллеги Блантера, так и не удалось избежать лагерей) "Катюша" говорила всего лишь об ожидании. Это уже потом плод мирного воображения Михаила Исаковского и Матвея Блантера стал названием реактивной установки; кому только пришло в голову нарекать артиллерийскую систему залпового огня нежным женским именем?
После войны под видом борьбы с космополитизмом и формализмом власти, по выражению музыкантов-сидельцев, стали "разгибать саксофоны". Автор популярного нэпмановского фокстрота "Джон Грей" и давнишней оперетты "Нос президента", Блантер снова мог ожидать неприятностей. Он и рад был бы забыть давние безыдейные песни, но они все крутились и крутились "на костях" — самодельных пластинках из рентгеновских снимков. Записи с дизайном из чьих-то грудных клеток и тазобедренных суставов игрались на трофейных и самодельных ("самогонных", как тогда говорили) аппаратах. Много ходило и самопального Блантера. Особенно "Моя любимая" с ангелом Лемешевым и цфасмановским джаз-оркестром.
В 46-м композитор Блантер получил индульгенцию — Сталинскую премию. Но даже чувствуя себя защищенным лауреатским значком, не позволял себе расслабиться, укладывая на музыку "не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна". Советское радио уже не могло обойтись без его песен "Огонек", "Под звездами балканскими" (1944), "Враги сожгли родную хату", "Лучше нету того цвету", "В городском саду играет духовой оркестр", "Летят перелетные птицы", "Присядем, друзья, перед дальней дорогой" и "Черноглазой казачки", которую тоже, как все помнят, звали Катей.
Счастье, что память Матвея Блантера обладала великолепным самоочистительным механизмом: плохое забывалось, хорошее воспевалось. Причем иногда даже без слов. Как в знаменитом "Футбольном марше", которым стадионы страны до сих открывают все матчи. И не переплюнуть задор этой музыки никакому стиляжьему писку вроде "Какая боль, какая боль, Аргентина--Ямайка 5:0".
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ