|
Чешский экстрим |
 |
| Фото: СВЯТОСЛАВ ЩЕРБАКОВ |
Вагонное гостеприимство
Слабая надежда, что охота на слонов все же состоится, вновь забрезжила в начале августа, после того как Прагу затопило. "Одумайся пока не поздно,— уговаривали мы Машу.— Посмотри телевизор: там же трупы плавают по улицам". Но воля моей супруги оказалась тверже гороха: "Я сказала в Прагу — значит, в Прагу! Лучше утону, чем разобьюсь". Мужской части команды — мне, моему приятелю Артему, а также нашим 15-летним сыновьям Сашке и Ваньке оставалось только подчиниться. Тем более что в обмен Маша пообещала обеспечить нас едой на время дороги туда и обратно, а также не препятствовать покупке пива на остановках.
Первые железнодорожные проблемы у нас начались прямо на Белорусском вокзале. Сначала мы никак не могли сообразить, в какой части состава из полутора десятков вагонов может располагаться наш, 344-й. "Понятия не имею,— помог нам один из проводников.— Поезд сборный: есть московские, питерские, белорусские, польские, чешские вагоны и у всех своя нумерация. У меня, к примеру, 728-ой, а рядом — пятый, так что ищите сами". Чешский 344-й оказался первым от локомотива... Сели, поехали, а ближе к вечеру, как водится, отправились к проводнику за кипятком — Маша настаивала на том, что перед сном необходимо выпить по кружке горячего бульона Мaggi. Кипятка не оказалось. Проводник-чех вежливо, но твердо объяснил: "Вода чего стоит? Ничего. А я работаю за деньги. Поэтому берите чай, кофе, пиво. Все — по 25 рублей или по одному евро".
— Ты что, пан? — начал было я.— Мне что, бульонный кубик для ребенка твоим пивом растворять?
Но Йозеф (так звали проводника) оказался на редкость гнусным мужиком. Сперва он сообщил, что у него нет титана, кипяток он греет на маленькой плитке, а газ нынче дорог. Потом начал тыкать пальцем в меню на стенке, а под конец и вовсе забубнил что-то про чешскую полицию, хотя мы еще не выехали из России. В общем, за кипятком пришлось ходить в соседний, питерский вагон. В отместку мы, пассажиры 344-го, объявили вредному чеху экономическую блокаду — решили на общем собрании, что и пиво будем покупать только у проводников из Санкт-Петербурга. Йозеф скрипел зубами, но ни одного бесплатного стакана воды за полутора суток дороги так никому и не дал. Соответственно, привез обратно в Прагу целый холодильник Staropramen.
О вреде естественной нужды
После Бреста, где из-под нашего поезда полдня вытаскивали российские железнодорожные тележки и ставили его на европейские, на 4 см уже, начался затяжной ночной шмон. Сначала вагон и всех внутри перетряхивали белорусские пограничники и таможенники. Потом за нас взялись их польские коллеги. К утру у всех уже рябило в глазах от черных, зеленых и синих мундиров, кепок, фуражек, погон и аксельбантов. Особенно не повезло Артему, который вопреки категорическому запрету, вышел из стоящего поезда (туалеты на время шмона подлый Йозеф закрывал) и стал писать чуть ли не на польский пограничный столб. Дело, как потом выяснилось, было вовсе не в осквернении знаков госграницы, а в том, что пассажир, даже на минуту выскочивший за кордон, теоретически мог оперативно загрузиться героином или, наоборот, сбросить пару килограммов товара притаившимся партнерам. Артема допросили и обыскали с особым пристрастием. Убедившись, что он действительно ходил по нужде, стражи польской границы оставили его в покое.
За все заплатит курва
К утру, когда озверевшие от бессонной ночи пассажиры только рассовали пачки долларов обратно по личным тайникам, а уцелевшую после проверки водку по чемоданам, в вагоне снова появились люди в черных фуражках и мундирах. Но на этот раз без знаков различия. Кто они такие, мы не знали, но, судя по тому, как Йозеф услужливо начал распахивать перед ними двери каждого купе и выгонять пассажиров в коридор, предположили, что в нашем поезде работает какой-то польский спецназ.
Меня насторожили огромные спортивные сумки Adidas, которые тащил каждый из "спецназовцев", поэтому выходить из купе я наотрез отказался, сославшись на то, что должен охранять drago (наркотики), переданные чеченскими бандитами их чешским коллегам. Моя остроумная шутка не произвела на людей в черном никакого впечатления. Один из них, лысый, с обвислыми, как у песняра Мулявина, усами, встав на нижнюю полку, достал из кармана аккумуляторную отвертку и мгновенно открутил потолочную панель со встроенными плафоном освещения и решеткой вентиляции. Я и глазом не успел моргнуть, как гости, вытащив из сумки три десятка блоков сигарет L & M, уложили их в образовавшуюся нишу и поставили панель на место. "Все добже, пан,— улыбнулся напарник песняра перед тем, как выйти из купе.— Не волнуйтесь, скоро заберем".
"А вот уж нет!" — решил я, вспомнив про кипяток по 25 рублей и нашего скотинистого проводника, который явно был в доле со "спецназовцами".
Тем временем мы миновали польско-чешскую границу, благополучно пройдя очередной досмотр — чехи добросовестно проверили наши паспорта и сумки, но под плафон освещения на потолке никто из них заглядывать не стал. А может — не захотел. Как только они вышли из вагона, в двух купе, которые занимала наша маленькая команда, закипела работа. Сашка с Ванькой, взгромоздившись на верхние полки, откручивали монетками шурупы, которыми были закреплены потолочные панели и вынимали блоки L & M. Машка с Артемом перетаскивали контрабанду к нам в купе и складывали в багажный отсек под нижней полкой. Я осуществлял общее руководство спецоперацией и считал деньги. В Чехии сигареты, как удалось выяснить у пана Йозефа, раза в три дороже, чем в России. К примеру, пачку того же L & M дешевле 50 крон (а крона в пересчете практически равна рублю) там не купишь. В России и Польше та же пачка стоит порядка 20 рублей, то есть навар контрабандистов только на двух наших купе, где они спрятали 68 блоков, по самым грубым подсчетам должен был составить около $680! Теоретически в блоках мог быть и героин — при таком раскладе груз дорожал в тысячи раз, но мы решили ориентироваться все же на цену сигарет.
Через несколько минут после того, как Сашка с Ванькой закрепили панели обратно, в вагоне снова появились польские "спецназовцы". "Живе будем, пан! Все добже",— поприветствовал меня уже знакомый лысый дядя с усами. Сунув Сашке карамельку и что-то приговаривая по-польски, вислоусый стал расстегивать Adidas, а его напарник влез на верхнюю полку и зажужжал отверткой. Затем они начали какой-то оживленный диалог на родном языке, в котором постоянно повторялось слово "курва". К кому оно относилось — к таможенникам, к пану Йозефу или ко мне — было не ясно. Я вмешался в их разговор: "С вас $300, паны, и все будет добже".
Первым делом контрабандисты вызвали к нам в купе проводника. Тот запел было старую песню про чешскую полицию, но на сей раз был оборван в довольно грубой форме: "Зови. Тебя же первого и свинтят". Подействовало — озадаченный Йозеф ушел к себе. "Пан, $100 — это тоже хорошие деньги",— заныл контрабандист, выкладывая на столик банкноту. Сашка залез под нижнюю полку и отсчитал "Мулявину" 20 блоков сигарет. Затем последовал длинный рассказ о тяжелом труде польского контрабандиста: мизерных доходах и опасностях, которые его подстерегают, беременной жене и голодных детях, ждущих дома папу. Короче, ему удалось разжалобить мою Машу. "Серый, пусть будет $200",— сказала она. На том и порешили. Расплатившись и получив назад свои сигареты, довольный контрабандист достал из "адидаса" несколько бутылок какого-то польского пива и предложил нам с Артемом отметить удачное завершение операции. "Все нормально, братаны,— сказал контрабандист, когда мы уже вышли курить в тамбур.— А за меня не переживайте: свои двести баксов я все равно с этой курвы стрясу". На этот раз уже не было сомнений, что "курва" — это проводник Йозеф.
"Над жбаном"
Наводнения в Чехии мы не застали — уровень воды уже понизился почти до нормального. Однако местные бизнесмены продолжали делать деньги на природном катаклизме. К примеру, гастрономическим хитом минувшего летнего сезона стало блюдо "Утопленник". Отведать его мы решили в городе Сплит на севере Чехии, в ресторане с подходящим названием Sclipek ("Склепик"). Официантка-чешка, говорящая только на родном и немецком языках, которые никто из нас не знал, долго пыталась объяснить нам, что "Утопленник" — кушанье национальное, специфическое, которое иностранцы всегда заказывают, но никогда не доедают. Однако дети требовали именно его, поэтому пришлось разбираться. Как удалось выяснить, блюдо состоит из меса (мяса), шинки (жира), языка (языка), паприки (перца) и еще из чего-то такого, что перевести мы не смогли. "Скажите, пани, а зубы там не попадаются?" — наивно спросил сын Артема Ванька. Получив заверения, что блюдо готовится из отборного "меса", дети попросили "нести на всех". Нас ждало горькое разочарование: "утопленниками" оказались обычные сардельки по 30 крон за штуку, к тому же крепко вымоченные в уксусе — отсюда и название. Мы с трудом съели одну на пятерых. "Знать бы заранее, что принесут именно эти части тела — так и заказывать бы не стали",— сказала Маша, выплевывая обратно на тарелку кусок кислого "утопленника", которым можно было закусывать разве что Absinth.
Другое яркое впечатление от Чехии — бомжи, их там гораздо меньше, чем у нас, зато один чешский семерых русских стоит. Возвращаясь далеко за полночь с очередной экскурсии по злачным местам Праги, мы заблудились. Проплутав час или два по совершенно безлюдным окраинам города, где такси и днем-то не поймаешь — нужно заказывать, мы вдруг увидели трамвай #9, который ходил возле нашего отеля. Спросили вагоновожатого, далеко ли ехать до остановки "Над жбаном" — так дети называли улицу Najbane с нашей гостиницей. Получив какой-то невразумительный ответ, успокоились, рухнули в кресла и задремали. Разбудил нас командный голос из репродуктора. То, что "поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны", мы поняли без переводчика. Как выяснилось, нас завезли в какую-то промышленную зону. Со всех сторон грохотали железнодорожные составы, коптили небо заводские трубы, а на трех длинных лавочках возле трамвайного круга лежало с десяток настоящих, как на Казанском вокзале, бомжей, укрытых полиэтиленом. Оказалось, что только нас они и ждали.
Как только трамвай отправился в депо, самый крупный из бродяг вразвалочку подошел к нашей компании, протянул мозолистую руку и произнес: "Кроны". Мы попытались объяснить, что приехали из далекой России, оказались здесь случайно, ждем трамвай, по-чешски не понимаем, но бомж сориентировался мгновенно: "Давай бабки, мудак!" Завязалась потасовка, но настоящего мордобоя не получилось — координация у всех ее участников была нарушена. Мы с Артемом еще не отошли до конца от "Бехеровки", которой потчевались два часа назад; бомжи в тот вечер, видимо, тоже что-то праздновали. Трезвые Маша и дети в разборку не вмешивались, зато подняли хороший гвалт, на который уже через пять минут примчались три Shcoda Octavia с черно-белыми полосами на боках.
Пожилой майор полиции Ранко, который, как выяснилось, бывал в России "двадесят годин назад" и немножко "разумие по-русски", снял с нас показания и составил протокол. А затем отвез нас в отель, посоветовав на прощание больше не лазить по окраинам Праги и получше ознакомиться с ее историческим центром.
Интернациональный рэкет
Две недели в Чехии пролетели быстро. Конечно, там были не только бомжи и утопленники. Сильное впечатление на нас произвела и красавица-Прага, как совершенно искренне называют свой город местные жители, и Махово озеро, которое мы избороздили вдоль и поперек на "шлападлах" — больших водных велосипедах. И конечно, замок графа Бездеца, расположенный на крутой горе в 500 метров, на которую можно забраться только пешком. "Бездец" по-чешски означает "бездетный мужчина" — эта физиологическая проблема, как выяснилось, и вынудила важного вельможу поселиться на неприступном утесе, подальше от мирских соблазнов. Мы, отцы, попытались извлечь из похода в замок богатого, но несчастного графа мораль для подрастающих чад: "Держите, мальчики, в тепле важные части своего тела. Не суйте их куда попало. Остерегайтесь случайных связей". Сашка с Ванькой, в свою очередь, только хихикали: "Иначе наступит полный бездец".
Пришла пора возвращаться. "В 'чешском' вагоне я больше не поеду,— сказала моя Маша.— Ищите польский, белорусский, русский, короче, какой хотите... Только чтобы без этого пана Йозефа и его бандитов". Пришлось подчиниться — тем более что она уже купила в дорогу два десятка Royal Cheeseburger в местном McDonald`s и заявила, что не даст никому и кусочка до тех пор, пока ее не посадят в "нормальный" вагон. Посадили в русский, "питерский экспериментальный" — тот, что с душем.
В вагонном туалете действительно оказалось некое подобие душа, чему все мы несказанно обрадовались. Однако в "эксперименте" питерских конструкторов минусов оказалось гораздо больше, чем плюсов. Главная проблема заключалась в том, что в вагоне напрочь отсутствовали открывающиеся окна. По замыслу проектировщиков свежий воздух в купе должен был подавать кондиционер, но тот не работал. Злые языки утверждали, что наша проводница Люба продала прибор своим коллегам с Кавказской железной дороги сразу же после того, как вагон поступил в ее распоряжение. Сама она уверяла, что кондиционер на месте, просто не работает. Девчонкой Люба оказалась неплохой, поэтому первое время мы мужественно терпели мелкие бытовые неудобства. Молчали мы и после того, как отключился душ. Когда кончилась вода в сливных бачках туалетов, я потребовал, чтобы Люба открыла тамбурные двери.
— Вы что, молодой человек, дурак? — сказала мне она.— Не знаете, что такое рэкет? Идите сюда и посмотрите — вагон заблокирован "по кругу".
Оказалось, что помимо стандартных, железнодорожных запоров с треугольником или квадратиком в каждую дверь вмонтирован еще один замок, который открывается обычным ключом.
— Дополнительные замки мы ставим за свои деньги. Железнодорожные ключи у рэкетиров давно уже есть,— рассказала Люба.— Трехгранку можно купить всего за 100 рублей. Они уже вычислили места, где поезд всегда останавливается на красном семафоре. Ждут, затем подбегают к составу, открывают двери какого-нибудь вагона, врываются внутрь бригадой в пять-шесть человек и начинается... Нет, в чемоданах они, конечно, не роются — на это нет времени. Просто входят в купе, показывают пистолет и заставляют мужчин вытащить все из карманов, а женщин — снять с себя украшения. Затем идут дальше. Вся процедура занимает 10-15 минут, не больше — все рассчитано до мелочей. Затем поезд тормозит перед очередной станцией или семафором, и бригада исчезает.
Рассказ Любы, честно говоря, охладил мой боевой задор, но к двум часам ночи, когда все пассажиры поужинали и сходили в туалет, в котором не было воды, желание получить хотя бы глоток свежего воздуха стало нестерпимым. Мы с Артемом пришли в купе к Любе, взяли по бутылке Krushovitse и сказали: "Отворяй ворота, мать. Будем сторожить всю ночь. Пусть лучше пристрелят, чем задохнемся".
— Ну и сторожите, придурки,— высказалась в сердцах наша проводница, открывая тамбурную дверь.— Может, вы сами такие. Они вас за своих примут и не тронут...
Люба, видимо, хотела добавить еще что-то, но не успела. Поезд заскрипел тормозами и почти одновременно в дверном проеме появилось смуглое лицо. Голый по пояс мужчина в тренировочных штанах — то ли цыган, то ли азербайджанец — висел на подножке, перебирая по земле ногами и скалил при этом золотые зубы. На голой груди рэкетира болтался настоящий пистолет ТТ, привязанный к шее тонким кожаным ремнем. Чуть сзади бежали еще трое злодеев.
— Кыш отсюда, падла! — заорал я, прекрасно понимая, что, когда бандит залезет в тамбур и возьмется за ствол, будет уже поздно. Артем тем временем усердно долбил ногами по поручням, за которые цеплялся супостат. Висеть на подножке набирающего ход поезда, пытаясь при этом не угодить под каблуки моего приятеля, наверное, было сложно, тем не менее у бандита это получалось. Отцепился он лишь после того, как опытная Люба вернулась в тамбур с чайником, полным кипятка.
Наш вагон штурмовали еще пару раз, пока мы не пересекли чешско-польскую границу. Но мы уже были готовы к нападению.
Кто эти рэкетиры, Люба не знала: "Говорят, интернационал — бродяги со всего света. Но большинство, конечно, наши, из России".
Отстояв вагон, двери мы больше не закрывали до самой Москвы. Утром к нашему перекуру присоединилась Маша. "Серый, здесь так воняет, что я не могу заснуть,— сказала она.— И вообще, давай в следующем году поедем в Кению, как вы с Сашкой хотели. Ну подумаешь, самолет. Потерплю как-нибудь. Да?"
СЕРГЕЙ ДЮПИН