В рамках "Проекта 35" выходит фильм Ульриха Зайдля "Собачья жара" (Hundstage) — один из главных арт-хаусных хитов сезона.
Принято считать, что у одних народов есть врожденное чувство кино, другие его напрочь лишены. Как это ни обидно для австрийцев, они числятся среди других. А может, им вовсе и не обидно: родина Моцарта и Шуберта уж как-нибудь переживет отсутствие местного Эйзенштейна. И вот неожиданно в Австрии случился кинематографический взрыв. Сначала его связывали с именем Михаэля Ханеке (Michael Haneke), автора "Занятных игр" (Funny Games) и "Пианистки" (La pianiste). Теперь к нему добавился бывший документалист Зайдль (Ulrich Seidl): "Собачья жара" стала событием неместного масштаба. Характерно, что оба режиссера — наследники венского акционизма, возведшего шок в эстетику.
Ульрих Зайдль скрещивает несколько вполне шокирующих историй об одиночестве. Супруги, потерявшие ребенка и все еще живущие в одном доме, замкнулись во взаимной ненависти. Пожилой вдовец делит кров с собакой и домработницей, посвящает жизнь вражде с соседями и контролю за правильным взвешиванием продуктов в супермаркете. Учительница пения играет в мазохистские игры с парой опустившихся беспредельщиков. Солидная дама (та, что потеряла ребенка) совокупляется со случайными партнерами в свингер-клубе. Безумная девица подсаживается в чужие машины и оскорбляет их хозяев.В период страшного августовского зноя в плавящихся асфальтовых джунглях нарастают агрессивность и жестокость, разыгрываются экзотические инстинкты, прогрессирует безумие. Обыватели со столичной окраины как бы зависли между изысканной венской культурой и сельской идиллией. Они прячут свои целлюлитные тела в аккуратных коттеджах и сотах многоэтажных домов, в железных коробках "фольксвагенов" и оазисах супермаркетов. Но спрятаться негде, и люди начинают сатанеть. Только когда разражается ливень, герои испытывают облегчение. Экс-супруги в изнеможении раскачиваются на детских качелях, движения становятся все более ритмичными, и это выглядит первым шагом к примирению. Монструозный вдовец просит свою пожилую домработницу облачиться в наряд покойной жены и исполнить для него ублажающий стриптиз.
В центре фильма — саркастический образ Австрии, любимой и ненавистной родины Зайдля. Как и в нашумевшей "Пианистке", стрелы летят в австрийскую музыкальную мифологию: страна "гармоничных гениев" породила рекордный уровень психопатий и фрустраций. Чего стоит сцена, когда одному из героев вставляют в задницу свечу, поджигают и заставляют петь национальный гимн — о том, какие в Австрии живут хорошие люди и как они любят славные песни, красивую музыку.
Впрочем, Австрией дело не ограничивается. Действие происходит на раскаленной планете, находящейся под созвездием Пса (Сириуса), когда люди парализованы "собачьей" жарой. Она столь же разрушительна, как отчуждающий "собачий" холод на кинематографической планете Ингмара Бергмана, которая тоже равна и не равна Швеции. Австрийский режиссер тянул три года, прежде чем развернуть на полную катушку съемки "Собачьей жары", пока не дождался рекордной температуры 37 градусов. Но и тогда он заставлял актеров париться в шерстяных свитерах и включал электрообогреватели. Фанатичный и мнительный Зайдль прекращал натурные съемки, как только в небе появлялась тень облачка. С одержимостью маньяка режиссер возвращался к местам прежних съемок, заставлял подсаживать на газоны новые цветы вместо увядших, чтобы сохранить "хронологию пейзажа".
Режиссер не пошел по пути модного в Европе "нового реализма" и датской Догмы. Даже порноэпизоды, снятые в реальном свингер-клубе, или стриптиз оплывшей шестидесятилетней дамы режиссер не выдает за импровизацию. Хотя именно на основе импровизации было отснято с участием профессиональных, полупрофессиональных актеров, любителей-непрофессионалов и статистов восемьдесят тысяч метров материала, из которых в фильм вошло только три тысячи.
При явной идеологической общности Зайдль резко отличается от Ханеке по основам мировоззрения и творческому методу. Михаэль Ханеке — конструктивист и концептуалист — холодно и без сантиментов препарирует структуры общества. Зайдль любит радикальные ходы, умеет эпатировать, но в итоге оказывается гораздо теплее и гуманнее. В его системе координат, как и у коллеги Ханеке, многое заранее рассчитано, но какая-нибудь нелепая случайность, проступившая при документальном наблюдении, может в корне изменить развитие сюжета и вывести его к совсем иному, незапрограммированному и не столь пессимистичному финалу.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ
Кинотеатр "35 мм".