Наука получать

Недавнее совместное заседание президиума Госсовета, Совета безопасности и президентского совета по науке и технологиям было воспринято в обществе как очень серьезное событие: на таком высоком уровне о финансировании науки давно не разговаривали. Однако, собравшись вместе, высокие инстанции установили то, что и без них все знали,— денег на науку у государства нет. Вопрос о том, должно ли государство финансировать науку, не обсуждался.

Представление об упадке, в котором находится наука в России, является одной из самых обычных идей нашего времени. Среди причин чаще всего называют две — недостаточное государственное финансирование и неумение самих ученых искать средства на свои исследования. Ситуация, однако, представляется гораздо более сложной.
       Для того чтобы наука финансировалась на должном уровне, она должна быть по-другому вписана в систему отношений с государственными и финансовыми структурами. Помимо "чистой" исследовательской работы в науке существуют особые механизмы и стратегии, отвечающие за ее успешное функционирование. Эти механизмы хорошо работают в развитых странах и плохо работают в России. На Западе — при всех различиях между американским и европейским подходами — устойчивое положение науки основано на взаимодействии разных элементов системы: государство осуществляет прямое финансирование из госбюджета, ученые озабочены поисками средств для своих исследований, сильное научное сообщество оказывает им в этом содействие, а часть функций по финансированию науки берет на себя так называемая третья сила — негосударственные фонды, частные инвесторы, благотворители. У нас реально не работает не только государство, но и остальные элементы системы.

Ученые
       Одна из главных причин существующего положения вещей — практически полное отсутствие у российского ученого представления о науке как об области профессиональной деятельности. Не будем сейчас разбираться в исторических причинах такой ситуации. Достаточно отметить, что изначальная установка ученого в России выглядит примерно так: занятия наукой — это либо хобби, которым можно заниматься в свободное от основной работы время; либо высокое, почти мученическое служение великой идее; либо средство быстро заработать деньги в очередном фонде, взяв модную тему исследования и забыв о ней, как только деньги закончатся. Реальной цены своего труда не знает практически никто — во многом потому, что для этого нужно быть твердо уверенным: я занимаюсь делом нужным и полезным и при этом делаю его хорошо. Короче говоря, считать себя профессионалом.
       Западный ученый с самого начала ориентирован принципиально иначе. Он напрямую увязывает научный успех с успехом финансовым. Любой ученый в Америке, Франции или Германии на ранних ступенях своей карьеры сам себе менеджер. Особую важность приобретают первые шаги — от выбора будущим студентом (аспирантом) учебного заведения, научного руководителя и темы до выбора издателя для своей книги, особенно первой: чем они известнее, чем больше шансов в дальнейшем получить престижную работу. Любое действие на этом пути, будь то написание огромной монографии или выступление на небольшой аспирантской конференции, очередной шаг к успеху, скрупулезно фиксирующийся в резюме. Можно пойти по привычному пути, а можно выбрать собственный.

       Магнус Райан, лектор института Варбурга, Великобритания: "В Англии, например, обычный путь ученого таков: аспирантура, потом временные ставки научного сотрудника, так называемые junior research fellowships, потом постоянная лекторская ставка в одном из крупных университетов и т. д. Но возможны и другие, необычные пути. Например, некоторые остаются независимыми исследователями — в университетах не преподают, а зарабатывают на жизнь по-другому. Или, например, есть пример Дэвида Старки — его называют самым высокооплачиваемым ученым Англии. Выпускник Кембриджа, автор серьезных исторических исследований, университетский профессор, в прошлом году подписал с британской телекомпанией Chanel 4 контракт на 4,5 млн фунтов. Как говорит газета 'Гардиан', три года назад телепередачи по истории находились на грани вымирания. Теперь же программы Старки показываются в прайм-тайм и опережают по рейтингу, например, телесериал 'Друзья'".
       Тина Меганк, аспирантка Принстонского университета, США: "Я закончила университет в Бельгии, передо мной открывалась вполне обычная дорога. Но я поняла, что в аспирантуру по ряду причин лучше идти в Штатах: даже если я в дальнейшем буду работать где-то в Европе, США дают лучшую стартовую позицию. В принципе у нас ученый очень мобилен — где есть работа, там он и находится. Нужно уметь бросать насиженное место, которое по каким-то причинам (финансовым, карьерным) перестает устраивать. Главное — всегда ориентироваться на лучшее, продолжать заниматься наукой и четко знать, чего добиваешься".
       Роджер Куин, профессор университета Торонто, Канада: "Когда я пытаюсь определить тему своего будущего исследования, я должен сразу точно представлять несколько вещей: кто его будет финансировать, сколько времени оно потребует, смогу ли я его 'потянуть' и что я хотел бы иметь на выходе. Все это переводится на обычный язык как 'труд', 'время' и 'деньги'. Понятно, что последние труднее всего получить. Однако я убежден, что их можно найти и на прикладные, и на фундаментальные исследования; и на краткосрочные, и на долгосрочные проекты".

Конечно, западная система не идеальна. Например, очень высока конкуренция. Нынешние 50-летние профессора часто говорят, что вряд ли смогли бы конкурировать с современными молодыми исследователями. Процесс поиска рабочего места становится все более долгой и кропотливой работой. Директор одного весьма известного английского учебного заведения как-то рассказывал, что после защиты диссертации он четыре года не мог найти работу в университетской системе, получил 37 отказов, был безработным, перебивался от одной случайной халтуры до другой. Однако все свободное время он занимался исследованиями, писал статьи и наконец получил постоянную ставку, с которой, собственно, и началась его блестящая карьера.

Научное сообщество

Своими возможностями западные университеты во многом обязаны деятельности собственных отделов фандрайзинга

Однако было бы ошибочно думать, что ученый на Западе должен рассчитывать только на свою предприимчивость. Западная наука действительно представляет собой множество личных, частных проектов, но эти проекты объединены в крупные сообщества. В этих сообществах одни могут заниматься "чистой" наукой, но есть и другие, чья обязанность — искать для первых потенциальных спонсоров и благотворителей. Таким образом, наука — это крупная и сильная корпорация. Только в таком качестве она может быть интересна другим корпорациям.
Важной частью функционирования научного сообщества в таких условиях становится создание каждым ученым собственной сети контактов, так называемого networking. То, что часто кажется чем-то вроде дополнительного и неважного элемента научной работы, на самом деле является одной из главных составляющих науки как системы.

Фил Агре, автор статьи "О научном сообществе" (Networking on the Network): "Многие люди считают, что установление профессиональных контактов — это либо циничное использование блата, либо необязательная и приятная часть досуга. На самом деле, если вы не создаете свою собственную сеть, вы вряд ли добьетесь профессионального успеха. Вы не получите хорошее место или грант, если не будете обмениваться информацией с людьми в вашем сообществе. Чем с большим количеством 'правильных' людей вы общаетесь, чем в большее количество таких сетей вы входите, тем выше ваши шансы на профессиональный успех в научном мире. В конечном итоге 'общение' переводится как власть".
Питер Герман, профессор филологии, США: "Мой университет не из самых престижных в Америке. Если бы я не поддерживал постоянно контакты с исследователями из более крупных научных институций, моя работа вообще вряд ли стала бы известна. И деньги под свои проекты я бы не получил — хотя бы потому, что вряд ли кто-то дал бы необходимые в таких случаях рекомендации. Поэтому я говорю: если вы оказались вдали от крупных научных центров и вокруг вас нет тех, кто интересуется вашей работой, создайте свою собственную сеть".

Третья сила
       Помимо самого ученого и научного сообщества важным элементом науки как хорошо функционирующей системы является частный капитал. Как известно, многие западные университеты, особенно в США, целиком существуют на частные деньги.
       На уровне университетов деньги ищут так называемые фандрайзеры — профессионалы, которые имеют по искусству поиска денег "научные степени" и получают зачастую более высокие зарплаты, чем ректоры университетов. Однако фандрайзингом может заниматься и сам ученый. В любом случае фандрайзинг — это не просто попытка однократно "выбить" деньги, а постоянный и систематический поиск средств под проекты в обычных и необычных источниках.
       Наиболее впечатляет фандрайзинг на уровне больших научных организаций. Практически в любом крупном западном университете, государственном или частном, существуют специальные отделы по поиску средств. Фандрайзинг по-разному организован в разных университетах — в зависимости от их размера, страны, статуса (частный или государственный). Тем не менее каждый университет имеет определенный фонд пожертвований, так называемый endowment, и департамент развития, который преумножает этот фонд за счет поиска новых источников и грамотной финансовой политики (в том числе вложений средств в акции и игры на бирже).

Николас Манн, ректор Школы высших гуманитарных исследований Лондонского университета, секретарь Британской академии по международным контактам: "Чтобы убедить кого-либо, будь то государство или частный фонд, в необходимости профинансировать ваш научный проект, недостаточно прийти и сказать: 'Слушайте, я занимаюсь этой удивительно интересной темой, она совершенно бесценна для человечества'. Потому что никто не даст денег просто из 'сознательности', если вы не сможете придумать, чем их заинтересовать. Нужно найти своеобразную схему 'ты мне — я тебе', quid pro quo. Конечно, легче убедить уже обращенных в твою веру — университеты, государство, негосударственные научные фонды. Но можно попытаться найти подход и к тем, кто никогда еще не занимался такими проектами. Поэтому многие из нас ходят и стучатся в одни и те же двери. Получают отказы, но снова идут и снова стучатся".
Винсент Блокер, директор отдела фандрайзинга университета Сан-Диего, США: "Университет Сан-Диего — среднестатистический американский университет, второй по величине в Калифорнии: 7 тыс. служащих, 34 тыс. студентов и аспирантов. В отделе фандрайзинга работают 64 человека, бюджет отдела — $3,75 млн. Годовой бюджет университета в 2001 году составил $558,7 млн. Из них $225 млн были заработаны отделом фандрайзинга: $49,5 млн из них получено от частных благотворителей, примерно половину этих денег пожертвовали выпускники университета. В моем отделе с выпускниками работают девять человек. За год они обратились к 158 тыс. человек. Откликнулись около 11 тыс. Выпускники вообще занимают основное место среди жертвователей. Самые известные и богатые из них дают деньги на новые ставки, строящиеся здания и т. д., а взамен получают возможность дать новым проектам свое имя (библиотека Джоунса, стипендия Брауна). Каждый из пожертвовавших деньги имеет четкую информацию о том, куда они пошли.

Вообще, всем фандрайзерам знакомы два правила: правило небольших сумм (поощряются все пожертвования от бывших выпускников, даже самые маленькие) и правило больших сумм, также известное как 'правило 90:10' (90% всех денег жертвуют 10% самых богатых благотворителей). Нужно, чтобы работали оба правила".

       В свою очередь, частные корпорации, инвесторы и благотворители могут иметь несколько причин для финансирования науки. Понятно, что проще всего объяснить необходимость финансирования прикладных проектов. Например, крупная нефтедобывающая компания, открывая вышку где-нибудь на Севере, сочтет нужным изучить быт и традиции местных народностей. Для этого она может заказать исследование лаборатории антропологии. Именно по этой схеме финансируется так называемая прикладная наука. Однако многие научные проекты (особенно в гуманитарной сфере) не могут принести быстрой и прямой отдачи. В этих случаях действуют совершенно иные мотивации. Скажем, та же нефтяная компания хочет создать себе положительный образ в обществе. Вложения в науку вполне могут быть рассмотрены ею как способ создания такого рода социального капитала, и именно здесь вступают в силу разнообразные стратегии убеждения.
       В последнем случае интересны необычные примеры. Конечно, гораздо больше ситуаций получения денег из вполне привычных источников (ученый получил деньги под свой проект в крупном научном фонде, крупная фармацевтическая компания спонсировала создание медицинской лаборатории в институте). Но, например, организаторы конференции "'Королева фей' Спенсера в мировой истории. 1596-1996", прошедшей в Йеле в сентябре 1996 года, получили средства от Национальной баскетбольной лиги, посвятив конференцию памяти Бартлетта Джиаматти — известного спенсероведа и бывшего президента Йеля, который, кроме того, когда-то был одним из комиссионеров НБЛ.

       И вот тут возникает неутешительный для российской науки вывод: вряд ли кто-нибудь серьезно будет рассматривать ее как способ приобрести социальный капитал. Западная наука является чем-то вроде носителя критического и адаптационного знания, сферой, где выговариваются и проговариваются основные общественные проблемы. Западный ученый — это в значительной степени слуга, обслуживающий очевидные общественные потребности. Отсюда и тесная связь науки на Западе с образованием или рано приобретаемые навыки объяснять свой проект тем, кто в нем не разбирается. Ученый стремится донести свои идеи до как можно большего числа людей, внедрить их в жизнь, сознавая, что в этом один из залогов его успеха. А российская наука преподносит себя скорее как предмет роскоши. Научные работники считают постыдным объяснять, в чем смысл их исследований, "непосвященным"; равно постыдным считается просить деньги. При этом они убеждены, что науку кто-то должен финансировать. Однако такой подход изначально обречен на поражение — тем более в российских условиях, когда потенциальный инвестор или благотворитель не привык еще давать деньги на проекты, которые не предполагают получения быстрой выгоды.

Александр Долгин, президент фонда "Прагматика культуры", председатель правления холдинга "Союзнихром": "Важно понять, что попытки изменить ситуацию только изнутри самой российской научной среды не приведут к успеху. Должны быть веские основания, чтобы содержать науку в рамках госбюджета, причем это не должно быть чистой благотворительностью. Вписывать ее в систему сложившихся социальных отношений могут позволить себе только благополучные страны. А вот страны, стремящиеся к такому состоянию, обязаны включать науку в систему портфельного венчурного инвестирования. То есть эффективность науки и ее полезность у нас должны аргументироваться гораздо более очевидным способом, чем это могут себе позволить те, у кого все в порядке. Поиск такой аргументации и наглядных индикаторов эффективности — это общее дело и государства, и науки, и бизнеса".

Иными словами, для того, чтобы наука стала функционировать как описанная система из четырех элементов, необходимо, чтобы отношения ученый--общество строились на принципиально другой основе. Финансирование науки должно стать общественной функцией не потому, что наука — это предмет роскоши, и не потому, что отдельные ее направления являются средством обеспечения национальной безопасности, а потому что наука как сильная корпорация и общество — равноправные партнеры. Только при этом условии общество сможет обеспечить ученому достаточно высокий уровень существования и в результате воспользоваться плодами его исследований.
ВИКТОРИЯ МУСВИК