Вчера в Москве в Театральном центре имени Мейерхольда начался III Новый европейский фестиваль (NET). Смотр современной восточноевропейской драматургии и режиссуры открыл спектакль Клима "Альцест".
Несмотря на то что почти все спектакли фестиваля — премьеры, для людей театра самой ожидаемой и интригующей была премьера "Альцеста". И дело тут прежде всего в имени автора спектакля. Клим (Владимир Клименко) — знаковая фигура конца 80-х — начала 90-х годов. Он был одним из студентов знаменитого курса Эфроса и Васильева, потом ушел в театральные подвалы, где создавал экспериментальные, ни на что не похожие спектакли и проводил сумасшедшие тренинги. Все это было ново, необычно, и немногие посвященные зрители с трепетом внимали рождению нового театра. А потом Клим исчез. Некоторое время он работал с питерским Театром на Литейном, где поставил "Близится век золотой" по Сомерсету Моэму и спектакль "Луна для пасынков судьбы" Юджина О`Нила, который неожиданно для режиссера стал лауреатом "Золотой маски". Но все же о его новом спектакле, впервые показанном на NET-фестивале, говорят как о возвращении.
Для этого ответственного шага была избрана собственная пьеса Клима по мотивам мольеровского "Мизантропа", хотя пьесой в строгом смысле слова ее назвать нельзя. Записанный на бумаге сплошным потоком, без знаков препинания, текст превращается в нечто членораздельное только на сцене, и в этом смысле он живет ровно столько, сколько длится спектакль. Может быть, поэтому режиссер стремится создать иллюзию его бесконечности во времени и пространстве. Когда зрители заходят в зал, актеры уже на сцене: двигаются, кружатся в каком-то только им понятном танце, занимаются своим, не касающимся нас, делом. А когда спектакль заканчивается, так же деловито скрываются за перегородками, за которыми, должно быть, продолжаются их вечные споры и интриги. Эти разногласия можно скорее почувствовать, нежели понять. Вместо мольеровских страстных идеологических перепалок у Клима — "ауканье" в гулком лесу. Персонажи перебрасываются одними и теми же репликами, словами Альцеста, и то и дело переспрашивают друг друга: "О чем вы?"Действительно, о чем? О том, что поэт и должность министра суть вещи несовместимые? О том, как бескомпромиссный человек вдруг разучился говорить "нет"? Все эти социальные конфликты присутствуют в климовской драме, но ничего в ней не определяют. Ее драматизм лежит в другой области.
Внешне очень спокойный, медлительный спектакль напоминает движение моря. Выходы актеров и сцены чередуются, как волны, непринужденно следуя одна за другой. Они ничего не объясняют, но лишь завораживают своей естественностью и красотой. Ясные лица, чистые интонации, тихая музыка погружают зрителя в состояние созерцательности. Необычное освещение — один из главных компонентов спектакля. Боковые лучи прожекторов создают световые дорожки, в которых то появляются, то исчезают актеры (Эдуард Бояков, Екатерина Волкова, Елена Морозова, Роман Индык, Борис Репетур). Все босые и одетые в черное. Только несколько цветовых пятен: платья дам и зеленый ковер, бликующий малахитовыми разводами на блестящей металлической стене задника. "Жизнь есть сон" — эта формула Кальдерона повторена в спектакле неоднократно. И, наверное, не случайно. Судьбы героев проплывают перед ними, как во сне. Они лишь пассивные участники собственной жизни, которые не в силах ничего в ней изменить. В этом и есть, по Климу, главная человеческая драма.