 |
| Императорский бал в Николаевском зале Зимнего дворца, начало 1860-х годов |
Ни место, ни организатор выставки "Средь шумного бала..." с подзаголовком "Балы и императорская семья (вторая половина XIX — начало XX века)" не предвещали ничего хорошего. Кроме бессмысленных для неспециалиста листочков с неразборчивыми каракулями и выцветших фотографий, что может показать Государственный архив Российской Федерации в скромном ведомственном выставочном зале федеральных архивов? Оказывается, много чего может.
 |
Дело не только в том, что вместо академичной и анемичной экспозиции культурно бесценной макулатуры зрителя на Большой Пироговской ожидают стекло и фарфор, бронзовые канделябры и мраморные бюсты, золотые браслеты и броши, веера, перчатки и пелерины, а вдобавок настоящие бальные платья, военные мундиры и портреты членов императорской семьи кисти Крамского, Репина и Серова. (Вместе с писчебумажным Госархивом выставку собирали Государственный музей-заповедник "Павловск", Государственный Русский музей и Государственный исторический музей.) И даже не в том, что на вернисаже живой оркестрик наигрывал Штрауса, а прелестные юные барышни одаривали при входе всех лиц женского пола букетиками живых цветов, похожих на фиалки.
Какие-то профессионально неадекватные для архива теплота, трогательность и красота разлиты по всей выставке и вокруг нее — от романсово-томного названия из Алексея Толстого до поистине мелодраматической внутренней интриги. Ведь экспозиция на самом деле не про балы, а про конкретных людей, на балах вальсировавших и пивших шампанское. (Выбраны четыре конкретные истории из жизни Александра III, Николая II и дочери последнего великой княжны Ольги Николаевны.) Экспозиция эта не документально-историческая, хоть на ней и выставлены в обилии дневники, письма, рисунки и фотографии героев, а лирико-экзистенциальная, что ли. Про жизнь и любовь, про то, что и члены императорских семей любить умели и не всегда бывали счастливы в своих адюльтерах.
Короче, чувствуются специфически женские взгляд и подход к антикварной теме. Смотришь, а автор концепции выставки и автор каталога — сотрудник Государственного архива Ольга Барковец, приятнейшая и вполне современная на вид дама, мало похожая на архивную крысу. Дама из тех, что читает не только научные сборники или семиотическую культурологию Лотмана, но, наверное, и Токареву с Щербаковой или в крайнем случае "Петербургские трущобы" Крестовского. Пол и характер многое объясняют.
 |
| Вот парадный подъезд. В торжественный день открытия выставки целый город с некоторым испугом съехался к заветным дверям выставочного зала федеральных архивов |
Рекламное присловье из михалковского "Цирюльника" вспомнилось не случайно. В принципе "Средь шумного бала..." — органическая часть сплошного ностальгического чеса деятелей культуры по отдаленному на век-полтора старорежимному российскому прошлому с коммерческо-идеологическими целями: и денег выжать из патриотически настроенного зрителя, и воспитать в патриотическом духе будущего клиента. Галантные балы, просвещенных императоров, тонких и умных дворян встретишь и в кинофильме Никиты Михалкова, и в телесериале "Империя под угрозой", и у Глеба Панфилова в его "Романовых", и в книжках Бориса Акунина и Юзефовича, грозящих фильмами стать, и на фотовыставках из царских домашних архивов, и в соответствующих сувенирных альбомах.
Без сомнения, вымершая сама собой и насильственно выкорчеванная старая русская аристократия с ее манерами и менталитетом есть вольный или невольный образец для подражания у аристократии новой. Не случайно директор Государственного музея-заповедника "Павловск" Николай Третьяков на пресс-конференции перед выставкой о балах рассказал про давний визит в подведомственный ему музей Пал Палыча Бородина с просьбой составить справочник томов эдак на десять (!) по придворному этикету, моде и интерьерным законам. "А то Ельцину где-то в провинции на переговоры к дубовому столу поставили пластиковые стулья, поскольку тамошний мэр, вернувшийся из Германии, находился под впечатлением от немецких летних кафе". И заявка Бородина была одним из поводов начать готовить выставку в Москве.
Но эта выставка, вероятно, благодаря кураторской специфике избрала оригинальную тактику пропаганды красивой и грамотной жизни. Тактику от противного, потому что, если задуматься, выставка учит, что от балов с полонезами и мазурками у аристократов одно расстройство в судьбе и им можно только посочувствовать.
 |
| Все как 150 лет назад: в роли встречающего гостей лейб-казака — милиционер, в роли гранд-дамы — первый заместитель министра культуры РФ Наталья Дементьева |
Невысказанная вслух, но, очевидно, считываемая генеральная идея проекта "Средь шумного бала...", оперирующего редкими архивными материалами, чуть ли не впервые извлекаемыми на свет, на самом деле вполне банальна. Человек света всегда находится на свету общественного внимания, сам себе не принадлежит и так или иначе оказывается жертвой надличных норм и правил. В этом смысле хороша сама тема бала, если понимать ее чуть метафорически — как сугубо этикетное мероприятие, успешно имитирующее согласно установленному сценарию любовные волнения и страсти. На самом деле от волнений и страстей в государственном строительстве начинается бардак.
В частности, выставка рассказывает историю будущего императора Александра III, а в 1865 году цесаревича Александра Александровича, увлеченного маминой фрейлиной княжной Марией Мещерской, но обязанного жениться на датской принцессе Дагмар. После объяснения с Мещерской на балу цесаревич был готов отказаться от престолонаследия и отменить свадебный визит в Копенгаген. Однако его отец Александр II приказал исполнить государственную повинность: "Я сам был совершенно в этом же положении перед тем, как жениться. Тоже любил и хотел тоже отказаться от престола, но все вышло к лучшему". У Александра III все тоже вышло к лучшему, не считая того, что он на всю жизнь охладел к балам и светским увеселениям — в отличие от супруги Дагмар, в России ставшей императрицей Марией Федоровной.
 |
| Выставка учит чинопочитанию: перед Николаем II надо снять шляпу, а перед бронзовым Александром II — склониться в почтительном молчании |
Наконец, на выставке можно узнать о драматической любви великой княжны Ольги Николаевны к лейтенанту императорской яхты "Штандарт" Павлу Воронову, с которым ей было позволено встречаться лишь на балах. Естественно, венценосная семья была против неравной связи.
В общем, члены императорского дома оказываются на деле робкими, забитыми, глубоко несчастными людьми, жертвами своего социального положения. Им можно только сочувствовать и сопереживать, напевая песенку Аллы Пугачевой про королевское всемогущество.
С другой стороны, это сочувствие есть, вероятно, еще один путь к окультуриванию современной публики. Герою Меньшикова, героически отправившемуся из-за любви к женщине на каторгу в Сибирь, сострадать все-таки так же сложно, как и его американскому сыну-дуболому, задыхающемуся в противогазе из-за любви к Моцарту. Все это шекспировские, киношные страсти. А вот посочувствовать цесаревичу, бросающему любимую, или лишенной семейного счастья княжне очень даже можно. Слаб человек, как ты и я, даже если у него папа царь.
Это, конечно, морально разлагающий подход, антивластный какой-то. Зато представляется, как лет через сто на другой архивной выставке уже другой зритель будет с отрадой разглядывать распечатки интимных электронных посланий Путина или Матвиенко с фразами типа "Прощайте, дусенька!" или "Пошли ему Господь счастья, любимому моему!". И на сердце становится так тепло-тепло.
АЛЕКСАНДР ПАНОВ