На сцене московского театра "Школа современной пьесы" зрители впервые увидели "Чайку" Бориса Акунина. Впрочем, режиссер Иосиф Райхельгауз тоже — всю целиком без остановок и подгонок. То есть показали не премьеру, которая официально состоится 26 апреля, а репетицию.
Кому не хочется заглянуть на театральную кухню: посмотреть, как рождается спектакль, послушать, как режиссер материт актеров? Но Райхельгауз, похоже, не лукавил перед началом спектакля, прося прощения за показ сырой работы. Не стратегический ход и не открытие нового жанра, а просто производственная необходимость. Режиссер хотя и сидел за рабочим столиком в центре зала, но реплик на сцену почти не подавал. Лишь в начале он сказал: "Поехали". И махнул рукой.
С первого действия — эпилога чеховской "Чайки" — зритель мог и уйти. А зря. Потому что после антракта кончился плохо сыгранный Чехов и начался Акунин. Которого можно и не играть вовсе. Пьеса все сделает сама. То, к чему прикасается Акунин, становится бестселлером в буквальном коммерческом смысле этого слова. Он начиняет спектакль фирменными само- и просто цитатами. Вторя ему, Райхельгауз обыгрывает все чеховские знаки-символы. Тут и ружье, которое не выстрелит (Костя предпочитает револьвер), и звук лопнувшей струны, и гроза.
С театральной точки зрения в спектакле нет ничего интересного — ни актерских откровений, ни ярких постановочных находок. Но важно то, что его авторы сделали самому древнему искусству вливание свежей, последней моды, крови. Театр сделал беспроигрышный ход, взявшись за постановку акунинской "Чайки".
Борис Тригорин у Акунина пишет криминальную повесть. "Как это ново для русской литературы",— в экстазе восклицает Аркадина. Эта фраза, видимо, не зря повторена в спектакле дважды. Жанр детектива не совсем нов для нашей сцены, но все же криминальные истории нам привычней видеть в кино или литературе. Они-то и стали донорами для новой постановки.
Первый акт завершается поразительным открытием: "Треплева убили!" Но дальнейшее действие не превращается в "застольное" расследование, по аналогии с застольной читкой пьесы в театре. Актеры проигрывают каждую из версий до конца, причем каждая следующая никак не связана с предыдущей. Все герои пьесы по очереди признаются, как именно и зачем они прострелили голову несчастному Треплеву (Александр Гордон). И чем абсурднее становятся мотивы преступлений, тем громче хохочет и аплодирует зал.
Маша (Ольга Гусилетова) убила Треплева из-за несчастной любви; ее муж, сельский учитель (отличная работа Саида Багова),— от ревности; родители Маши (Людмила Полякова и Георгий Мартиросьян) — чтобы отомстить за поруганную честь дочери. Престарелый брат Аркадиной (Лев Дуров) пристрелил любимого полупомешанного племянника из жалости. Нина Заречная (Елена Ксенофонтова) — опасаясь за жизнь Тригорина. А сама Аркадина (Ирина Алферова) убила своего "бедного, бесталанного, нелюбимого мальчика" из ревности. К Тригорину. Доктор Дорн (Альберт Филозов), который оказался у Акунина дальним родственником Фандорина и членом общества защиты животных, отомстил за братьев наших меньших. Нервический Треплев убивал их направо и налево. Видимо, для того, чтобы на земле не осталось ни рыб, ни львов, ни куропаток. Первая жертва, пресловутая чайка, была выпущена Дорном из-под стекла и куда-то полетела через весь зал. Таков эпилог.
Акунин играет с модной ныне теорией многовероятности. Все версии равны. Отсутствие финала делает все происходившее на сцене еще более абсурдным. Монтаж разных историй с общим сюжетом логически никак не оправдан. Вот если бы Райхельгауз пошел дальше и сделал открытую репетицию каркасом действия. Тогда актеры могли бы поэкспериментировать с образами своих героев, а грозное режиссерское "не верю" связало бы воедино распадающийся карточный домик спектакля.
МАРИНА Ъ-БЕЛОВА