Беседу со священником ГЕОРГИЕМ КОЧЕТКОВЫМ, настоятелем храма Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках, ректором Свято-Филаретовской высшей православной школы я намеревалась завести о недавно прошедшем Архиерейском соборе Русской православной церкви. Вчитываясь в опубликованные документы Собора, состоящие из очень обтекаемых осторожных формулировок и евангельских цитат, я впала в смятение — ничего о реальных сложностях жизни церкви в постатеистическом обществе я там не нашла. Показалось, что у православной церкви в нашей стране просто нет трудностей: количество епархий растет, отделы патриархии работают удовлетворительно, только вот статуса государственной религии Русской православной церкви не хватает. А поскольку отец Георгий, в отличие от многих других священников, предпочитает говорить не только о достижениях, но и о сегодняшних церковных проблемах, то наша беседа оказалась посвященной в большей степени им.
— Отец Георгий, читая документы Собора, я пришла к выводу, что дела Русской православной церкви идут чрезвычайно успешно, так ли это?
— У нас сейчас очень много живых проблем: с миссией, в приходской жизни. Даже в, казалось бы, очень позитивных явлениях есть и обратная сторона, и я не в состоянии назвать хоть одной области церковной жизни, в которой все было бы безоговорочно благополучно. Да, мы сейчас получили свободу. Но это Бог дал, в этом не наша заслуга. Да, возросло количество верующих в нашей стране. Но как только мы начнем разбираться, какие это верующие и как могло бы действительно возрасти их количество, то получается не все гладко и просто.
Увеличилось число епархий в нашей стране — это, конечно, хорошо. Когда один епископ на необъятные просторы, то он не может быть даже хорошим администратором, что уж говорить о настоящем духовном "епископэ", то есть надзирательстве, попечении, которое он должен осуществлять. Но когда мы посмотрим, насколько при этом изменилась епархиальная жизнь, мы снова увидим старые проблемы.
Хорошо, что есть свобода церковной печати, что можно проповедовать в СМИ. Да, это иногда дорого и трудно, не хватает образования, ума, в конце концов, но мы делать это можем. А на что именно мы тратим эти возможности? Возьмем издания, которые имеют благословение иерархии, и на первом месте, боюсь, окажется "Русь державная". Или еще недавно царствовавший "Радонеж" — по духу совершенно сектантская и неправославная газета, к которой все привыкли как к чуть ли не единственному выразителю истинного православия. Теперь, правда, Святейший Патриарх, слава Богу, снял с нее свое благословение. Я уж не говорю про епархиальные издания, которых множество, но редкие среди них нормальные, хотя бы просто спокойные. Если это не всегда кликушество, то игра на сниженных духовных потребностях и, как правило, на грани с суеверием.
И можно было бы во всем этом честно признаться, объяснив всем, почему у нас сейчас так много проблем. Да, опыт последних семидесяти лет ужасен, но есть корни болезней еще более старые, тянущиеся с прошлого века, и более древние, с третьего века, с пятого. Но в этом нужно разбираться, а чтобы разбираться, необходимо быть компетентным.
— Но почему именно о трудностях церкви так мало говорят?
— Это легко объяснимо. Большую часть церкви сейчас составляют люди, которые пришли в нее совсем недавно, и у которых просто нет опыта. Нет знаний, нет никакой ориентировки в духовной жизни. Для них существует вот такая весомая внешняя сила, которая называется церковью. И которой иногда хочется размахивать, как палкой.
— Вы имеете в виду прихожан?
— Священников и иерархов тоже. Есть целая категория священно- и церковнослужителей, которые пришли в церковь недавно, даже крестились всего несколько лет назад. И это большая и довольно активная сила. И раньше в нашей церкви было немало слабых священников, но они сходили со сцены. На смену пришли молодые люди. Есть среди них просто не вполне здоровые, есть и снобы, для которых церковь — вторичное явление после национальной, исторической или культурной идеи. И у них нет потребности в диалоге, во внимании к другому опыту.
— Вас упрекают едва ли не в ереси, и ваш опыт перевода богослужебных текстов на русский язык вызывает массу сомнений в околоцерковной среде. Почему?
— Людей долго-долго воспитывали в ложном апокалиптическом духе: сейчас будет ересь, вот сейчас придет антихрист, вот включились тайные силы, которые разрушают церковь. И многим так легко этим оправдаться в том, что они ничего не делают, в то время когда у нас в церкви достаточно тяжелая ситуация. Кроме того, большинство людей оценивает наш опыт, опираясь на клеветнические, самым радикальным образом искажающие нашу практику издания, для которых главное — навесить ярлык.
— Когда я наблюдаю, например, выступления священников по телевидению, то вижу перед собой исключительно благополучных людей, правильных, гордых своей причастностью к православию. От такого созерцания у меня рождается чувство глубочайшей собственной неполноценности и мысль, что нашей церкви нужны только совершенные члены, а мне, грешной, нечего в ней делать.
— Людям в обществе очень удобно думать о церкви как о каком-то граде Китеже. Церковь представляется чем-то идеализированным, но не жизненным, не жизнеобразующим. Приятно, конечно, думать, что вот мы, паршивцы, здесь крутимся, а где-то есть что-то хорошее. Пусть оно там вдали и остается, незапятнанным нашими делами. Но именно такие люди церкви не уважают. Как только они сталкиваются с церковью реальной, идеализация оборачивается пренебрежением — вы, оказывается, не лучше нас. Вспомним высказывания известных политиков, скажем Александра Лебедя...
— А что он сказал?
— Что были у него духовные искания, но когда встретился с представителями церкви, разочаровался и воцерковляться не стал. Так идеализация оборачивается прямо противоположной позицией: если и в церкви плохо, то зачем что-то в жизни менять. Будем жить, как жили — себе в удовольствие, в корысть, употребляя всякого рода ложь, завидуя... При этом соблюдая, конечно, какой-то минимум порядочности, предписанный воспитанием, образованием. Будем считать себя достаточно хорошими, а грехи наши — что же, такова жизнь.
С церковью в нашем обществе, мне кажется, какое-то неблагополучие фатальное. Мы долго жили в коммунистическую эпоху, когда церковные события попадали на последнюю газетную полосу, между спортом, погодой и рассказами об экзотических животных. И сейчас это продолжается. Очень мало серьезных изданий, встреч, конференций, где церковный голос хотят услышать всерьез, где священник не национальной атрибут наряду с рисованными куполами и самоварами.
— Но в общественном сознании православие неразрывно связано с национальной идеей.
— Не с национальной, а с узко, с убого понятой националистической русской идеей. На мой взгляд, в этом нет ничего русского — ни традиций, ни знаний, ни идеи, ни простого уважения к своему народу. Националистические русские газеты типа "Русского вестника" могут печатать по поводу проблемы русификации богослужебных текстов чудовищные вещи о русском языке: что это подзаборный язык, язык спекулянтов, проституток, сутенеров и наркоманов, банщиков в Сандунах. Я цитирую, могу назвать номер газеты. Вы меня уж простите, но это дикое проявление русофобии, к которой они приходят, утверждая, что Бог понимает только по-церковнославянски.
— А где, на ваш взгляд, в каких общественных сферах прежде всего голос церкви должен быть услышан?
— Прежде всего в культуре, в гуманитарных науках. Церковь — естественное культурообразующее начало, сегодняшний разрыв церкви и культуры болезнен и для церкви, и для культуры. Посмотрите, когда Дмитрий Сергеевич Лихачев или Сергей Сергеевич Аверинцев высказываются даже на специальные, научные темы, то говорят они как люди глубоко церковные. Таких людей, к сожалению, немного, но они есть.
Надо сказать, мне представляется, что человек церковный должен оставаться таковым в любой области своей жизни. Чему мы и учим наших оглашаемых в течение года перед воцерковлением. То есть перед крещением или перед первым причастием (тех, кто был крещен в детстве) мы людей учим. Прежде всего — умению реагировать на все молитвой. Во-вторых, чтобы человек стремился во все области своей жизни вносить церковный дух. И мне кажется, это это полностью соединяется с теми трудами, которые были рождены в начале века во времена русского религиозно-философского возрождения, а потом насильственно уничтожены.
Думаю, что можно быть человеком любой профессии, заниматься чем угодно, ехать в транспорте или идти по улице, можно быть в музее или на производстве, можно готовить обед или стирать пеленки и делать это по-христиански, ко всему прилагая сердце. Я не говорю о самосознании, оно сейчас отстает. По сердцу, и в этом особенность нашего времени, человек бывает лучше, чем он о себе думает. Людей очень долго прибивали к земле, и самосознание их изуродовано, страшно идеологизировано, закомплексовано, а сердце живо. Я много встречал людей, которым казалось, что они никакого отношения ни к Богу, ни к церкви не имеют. Но они по-христиански жили. И Божий суд за них, а не за тех, кто каждый день ходит в церковь, но не может вынести в мир той энергии Божьей, той Любви, которую там получает. Поэтому мы взяли на себя дерзновение поминать в молитве даже людей неверующих, и за упокой, и во здравие.
— Но почему, когда я спросила об областях, где голос церкви должен быть особенно слышен, вы сказали прежде о культуре, а не о помощи больным и обездоленным?
— Когда говорят, что церковь должна быть там, где тяжело, это правда. Но надо сказать правду о нашей церкви и тут. Что она сама больна и только начинает выздоравливать. Мы должны признаться: да, церковь должна быть среди обманутых, ограбленных, обездоленных, больных, страдающих, но она просто не может сейчас обеспечить эту потребность. Кстати, не надо забывать, что такая помощь входит и в обязанности государства. Церковь всегда гарантировала, что среди ее собственных членов невозможно кому-то остаться без крова, без пищи, без надежды или одиноким. Но когда в церкви были силы и средства, она могла их направить вне себя, туда, где это необходимо.
Церковь своим живым и непосредственным милосердием, своей реакцией на жизненные проблемы — не рациональной реакцией, потому что, на мирской взгляд, зачем тратить силы на умирающего, когда молодые нуждаются в помощи — так вот, церковь своим опытом доказала, что, не помогая старому и обреченному, ничего нельзя сделать хорошего молодому и сильному. B церкви в этом всегда были очень правильные позиции, и они не забыты, они легко возрождаются. Они и в самые страшные годы XX века существовали на уровне местной соборности, церковной общины. И там, где возникает братство потому, что есть братья, а не потому, что надо создать организацию, эти механизмы помощи работают. В церковной общине люди накапливают энергию, силы и несут их в мир. Вот по такому пути должно идти возрождение церковности в нашей стране. Да, надо восстанавливать храмы, но когда у священника главными становятся обязанности прораба, когда в нем ценят дар политика, умеющего наладить отношения с местной властью, когда священники заинтересованы не в в людях, а в доходах, тогда — беда. Церковь — это люди. И пока мы не займемся людьми, все наши решения будут висеть в воздухе — и хорошие, и плохие.
— А как вы относитесь к обращению Собора к Думе с просьбой предоставить Русской православной церкви "особое положение" и к ссылке на то, что в других странах есть государственные религии?
— Но я не слышал, чтобы кто-то из церковных людей в этих странах порадовался такому положению. Да и Россия имеет опыт, о котором забыли или не хотят вспоминать. В Англии, Финляндии, Греции, где есть религии с государственным или полугосударственным статусом, такое положение вызывает ужас. Потому что если государство готово делиться с церковью, поддерживать ее, помогать ей во всем, то только при условии, что и церковь будет поддерживать это государство. А государство есть государство. Если его интересы становятся на первое место, то это сразу противоречит внутренним церковным законам, и общество, которое всегда немножко бунтует против своего государства, что вполне естественно — таковы социальные процессы — начинает бунтовать против церкви. В той же Финляндии, например, к лютеранской церкви, церкви большинства, люди, за редким исключением, относятся если не отрицательно, то равнодушно. Церковь перестает быть конкурентоспособной, ей не нужно думать о качествах внутренней своей жизни, это даже вредно, потому что когда об этом думаешь, сразу становишься не как все, а государство всегда стремится к тому, чтобы все были перед ним одинаковы, чтобы все шло по правилам этого государства, а не по Христовой свободе Духа и Истине.
Беседовала ОЛЬГА Ъ-КАБАНОВА