В Анапе продолжается пятый по счету "Киношок". Все эти дни с моря дует порывистый ветер, низко висят тучи, то и дело принимается моросящий дождь. Для курортного фестиваля это почти подарок. Избавленные от соблазнов бархатного сезона, гости и участники исправно посещают просмотры, пресс-конференции и даже теоретические посиделки.
Один из первых анапских семинаров назывался "Современный кинематограф в координатах действительности и пространстве культуры". Критики и журналисты сошлись на том, что главная беда сегодняшнего кино заключается в несовпадении реальности и привычных форм ее экранного отражения. К теоретикам нынче прислушиваются редко, однако на сей раз они изрекли сущую правду. Подтверждением тому — конкурс "Киношока", вот уже несколько дней предпринимающий попытки поспеть за ускользающей жизнью.
Перед лицом общей напасти исчезли рубежи, еще недавно казавшиеся незыблемыми: авторство и жанр, искусство и коммерция, массовое и элитарное. Например, запланированный фестивальный хит, авантюрная комедия Валерия Лонского "Барханов и его телохранитель" убедила, что со временем истощился, может быть, самый живучий миф постсоветского культурного наследия — образ нежного жулика, великого комбинатора и идейного афериста. Современный Остап Бендер (его играет Игорь Бочкин) уже не может "чтить уголовный кодекс", а Киса Воробьянинов (Виктор Раков) — утверждать неизбежность классового аутсайдера. Сын турецкоподданного нынче носит оружие, пьет водочку и практикует вульгарный "гоп-стоп", а аристократ ассистирует ему по мере невостребованного актерского таланта. И хотя история о том, как два благородных разбойника, мстя за убитого друга, поставили на крупные "бабки" целую армию рэкетиров, завершается благополучно, никакого счастливого конца в ней нет и быть не может. Потому что в ситуации, когда идеалы еще есть, но за кровь уже можно брать долларами, такие сюжет, герои, конфликт и мораль на пробу оказываются столь же фальшивыми, что и липовые "брюлики", которые Барханов с компаньоном "втюхали" обидчикам.
Неудивительно, что доминантой переходной киноэпохи оказался страх. Скрыто или явно он присутствует во многих конкурсных фильмах, диктует жанр, организует сюжет, прорывается сквозь туманную многозначительность авторского высказывания. В фильме грузинского режиссера Зазы Халваши "Мизерере" некий персонаж, буквально восстав из пепла, отправляется в путешествие по постиндустриальной пустыне, вводя ее обитателей в соблазн злом и насилием. Герои носят абстрактные имена, в кадре много и красиво говорят, демоническим ухмылкам искусителя аккомпанирует далекая канонада, вооруженные толпы безо всякой видимой цели перебегают через улицы. В финале демон исчезает, но дело его, судя по всему, живет. "Мизерере" в переводе с латыни значит "помилуй", но к кому обращена авторская молитва — к Богу или к учителю Зазы Халваши Тенгизу Абуладзе — так и остается неясным. Вгиковец Михаил Крылов, представивший на конкурс свою дипломную работу "Свойства девятки", источник вдохновения, напротив, не скрыл. Сюрреалистическая притча построена как фантазия на темы живописи Рене Магритта. Со звоном бьются окна, обнажая кирпичную кладку стен, мрачные мужчины в глухих пальто сомнамбулически передвигаются из никуда в ничто или позируют затылками над крахмальными воротничками. Часы без стрелок, незаряженные револьверы, бесполезные ключи и декоративные зонтики являются на каждом шагу, безошибочно выдавая дилетантское происхождение картины. Закадровый текст похож на прозу, сочиненную не умеющим рифмовать стихоплетом, однако именно в этом потоке сознания звучат слова, вполне годные для эпиграфа ко многим конкурсным фильмам. Глядя в пустоту, люди-марионетки рассуждают об "искусстве наносить шрамы" и том, что математикам "давно пора вывести формулу страха".
Составляющие формулы присутствуют и в фильме Амира Каракулова "Последние каникулы". Ностальгически вспоминая советские 70-е, режиссер рассказал историю трех одноклассников, которые, справляя окончание весенних каникул, взламывают бар близлежащей гостиницы и уносят оттуда бас-гитару, светомузыку и пару колонок. Одного из них ловят и до смерти забивают в ходе следственного эксперимента, второй "сажает" на нож настучавшего на приятеля отчима и сам сдается милиции, третий, носящий узнаваемые черты авторского альтер эго, остается на свободе, попутно обретая урок зрелости. По внешности "казахский регтайм" претендует только на воспитание чувств, однако по существу довольно ловко нащупывает на территории "ретро" ускользающую реальность.
Наконец, чистое уравнение страха предстало в "Научной секции пилотов" Андрея И. Страх как таковой является единственным героем картины, ее стилем, речью, пафосом и итогом. В конце концов и автором, потому что сложносочиненный триллер о загадочных терактах в московской подземке, вдохновленный Борхесом, подсмотренный у Каракса и озвученный Сергеем Курехиным очевидно напрямую транслируется из лабиринтов авторского подсознания. На экране ползают змеи и огромные жуки, с потолка капает кровь, человеческие тела превращаются в фарш, на суперкрупных планах щелкают ножницы, даже самые нейтральные кадры сталкиваются в темпе шоковых аттракционов. Над всем этим витает тень покойного "капитана" Курехина, годами учившего своих единомышленников разрушать форму во благо поп-механики.
Андрей И оказался последовательным деконструктором. Соорудив эффектное зрелище, он вытащил из него всего одну деталь — связный сюжет, отчего весь массив рухнул на зрителя набором откровенных авторских маний. Зрители "Киношока", впрочем, оказались не робкого десятка — во время просмотра из зала почти никто не ушел. Даже тогда, когда в зале прохудился водяной кондиционер и на головы собравшимся упали первые капли. В этот момент на экране точно так же сочилась кровь очередной жертвы, что лишний раз доказывало — связь между кино и жизнью все-таки существует.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ