Издательство имени Сабашниковых выпустило в свет книгу Ролана Барта "Мифологии" в переводе, с предисловием и комментариями Сергея Зенкина.
Ролан Барт (1915-1980) — французский литературовед, эссеист, философ, культуролог, с чьим именем связано формирование новой ("постмодернистской, постструктуралистской") парадигмы гуманитарного знания. На русском языке ранее выходили книги: "Избранные работы. Семиотика. Поэтика" (два издания: 1989, 1994), "S/Z" (1994).
Книга "Мифологии", написанная в 1957 году, состоит из двух частей: в первой собраны очерки о пестрых фактах текущей социальной и культурной практики, которые Барт анализирует как современные мифы, вторая представляет собой теоретическую работу на тему, что же такое "миф сегодня".
Книга вызвала в свое время горячие и противоречивые отклики в гуманитарной среде. Во-первых, Барт сделал постоянной темой актуальной журналистики (мифологии печатались большей частью в Lettres nouvelles) такие предметы, как жареная картошка, прически актеров в фильме из Римской истории или игрушки. Во-вторых, анализируя способы бытования этих предметов в массовом сознании, Барт полагал, что занимается не вольным беллетризмом, а семиотической наукой. А полная неакадемичность письма — следствие уверенности в том, что современная наука может смещаться в сторону художественной литературы. Академические круги (и во Франции, и, скажем, в России) до сих пор считают такую точку зрения достаточно сомнительной.
Между первой и второй частями книги есть заметное и концептуально любопытное противоречие, что тонко описано Сергеем Зенкиным. Теоретический посыл — буржуазное (в широком смысле слова) мировосприятие и его институции подменяют мир мифом, ложным его образом. Историческая форма, имеющая вполне конкретные основания, поддержку со стороны определенных слоев населения и т. д., выдается за природную: будто так должно быть "вообще". На деле все это идеология, которая сплошь покрывает культурную деятельность и не дает пробиться к "настоящей действительности".
Многие "мифологии" иллюстрируют эту схему очень четко: пот на телах римлян в кино — не столько пот (то есть не столько природа), сколько "знак нравственности", свидетельство страшных терзаний добродетели. Этическая оценка маскируется естеством. В очерке "Вино и молоко" вино оказывается не собственно вином: турист, скажем, покупает во Франции этот приятный напиток, полагая, что покупает просто качественный продукт, а на деле он покупает идеологию "французскости", национальную гордость, мифологический текст.
Но — вот ловушка — демифологизируя миф, Барт упирается не в искомую "настоящую действительность", а в ментальные операции и идеологические стратегии. Обретенные в процессе поиска чистой реальности они уже могут отчасти мыслиться как ее объекты, а потому восприниматься не аналитически, а "напрямую", как закат или цветок. Мифологии Барта часто выглядят не как разоблачение мифостроительных механизмов, а как любование ими, как удивление их одновременно наивностью и изобретательностью, рыночной или идеологической изощренностью и архетипической чистотой.
"Мифологии" — единственная книга Барта, написанная в тот недолгий период, когда основным его занятием была театральная критика: логично, что очень большая часть очерков посвящена разновидностям зрелищ, от стриптиза до кетча. И анализируя сложное устройство соревнований по жестокому кетчу, устройство, скрытое от глаз наивной публики, Барт с явным удовольствием описывал чисто зрелищную сторону боя, не нагруженную, если это возможно, никакими смыслами. Идеологическая критика превращалась в эстетическое наслаждение. Позже и исследователи много писали, и сам Барт признавал, что восхищался мифопорождающими стратегиями.
Позже произошло и другое: серьезный сдвиг в гуманитарной науке, в результате которого сама идея поисков "настоящей действительности" стала маргинальной. Барт — один из активных персонажей этого переворота, но в соответствии со своим стремлением к аккуратному и пластичному письму он не отдавал себя полностью духу постмодернистской эпохи и до конца жизни не оставлял тех или иных попыток "прорыва к реальности". Конечно, на сей раз уже в соответствии с духом упомянутой эпохи они носили скорее технологический (поиски "несистемных эффектов" на фотоотпечатке), нежели метафизический характер. И уже в "Мифологиях" он продемонстрировал красоту и возможность неметафизических мифологий.
Миф Барта, в отличие от классического мифа, дискретен; совокупность мифов не складывается в национальную или эпохальную мифологию, не принимает тотального характера. И формулируется этот миф вне глобальной соотнесенности с "мифом вообще", как локальная вещь, интересная скорее индивидуальным становлением, случайностью возникновения, смешной подробностью. Такой подход к гуманитарному письму до сих пор остается в силе и в моде.
Собираясь заняться скучным делом развенчивания чужих "плохих" мифов, Барт сделал гораздо большее: придумал, как писать мифологию современности. Рассказ мифа (мифология как мифотворчество) оказывается равным анализу мифа (мифологии как науке о мифах). Мифы Барта бессюжетны: "Их, — дадим слово Зенкину, — невозможно рассказывать, их можно только анализировать". Это сложная техника, но результат налицо: о пеномоющих средствах читать не менее любопытно, чем о Геракле.
ВЯЧЕСЛАВ Ъ-КУРИЦЫН