Год назад я стал лохом и лузером. И еще почувствовал себя советским человеком, пожелавшим эмигрировать из СССР
Был или не был я всем этим (всеми этими?) раньше—не важно: 12 месяцев назад я открыто продемонстрировал свою сущность. Я стал ездить на маленькой машине.
Маленькая машина в России—понятие не вполне физическое. 911-й «порше», «мерседес SLK» или «лотус» не отличаются длиной, шириной и высотой, но кто скажет про их обладателей, что они ездят на маленьких машинах?
Для того чтобы соответствовать определению «маленькая», машине надо выполнить три требования: иметь не просто скромные габариты, но и двигатель не сильнее, скажем, 90 «лошадей», и цену соответствующую, не выше, по моему ощущению, 20 тысяч долларов.
И что же вы получите за эти деньги и при таких технико-, прости господи, тактических данных? Незабываемый социальный опыт.
ЛУЗЕР
Я вам сейчас перечислю все, что у меня есть, и всякий, кто понимает отечественную дорожную иерархию, станет меня уважать.
У меня есть подключаемый передний мост, понижающая передача, клиренс за 200 миллиметров, рама, «пятнадцатые» диски, а можно поставить и «шестнадцатые»: и все это, от клиренса до понижающей передачи, изготовлено в самой Японии.
Беда в том, что все это внедорожное богатство уместилось в тщедушном тельце длиной меньше 4 метров, жалкой ширины, общего кургузого вида, влекомом нищенским двигателем. Не то что не джип, но с точки зрения общественного мнения вообще не машина. Нечто среднее между «Нивой» и «матизом».
Вот спросите меня, что я нажил за 30, между прочим, лет трудового стажа, кроме 20 тысяч долларов, необходимых для покупки этого транспортного средства? Отвечаю: интеллигентных и верных друзей.
Ни один из них ни звуком, ни полунамеком не выдал того, что так ясно читалось в их глазах, когда я сообщал им о задуманной покупке: лузер! Кто ездит на вот этом, тот расписался в жизненном поражении.
Это даже не осознанный и на словах модный дауншифтинг. Нет, это суетливая попытка догнать уходящий поезд, жалко семеня ногами, пытаясь сохранить достоинство, делая вид, что ты вот-вот вскочишь на подножку,—вот что такое твоя покупка, лузер, читалось в их глазах.
Но это друзья. Все остальные участники движения были в своем диагнозе намного прямее и безжалостнее.
ЛОХ
Происхождение этого слова открылось мне совсем недавно. На протяжении многих лет значение его было совершенно ясным, и только в последнее время я задумался: а откуда, собственно, оно взялось? И вдруг вспомнил.
У меня было в детстве штук шесть еврейских теток, которых я видел всех вместе пару раз в год на семейных собраниях. Самой острой темой для обсуждения там обычно был рецепт приготовления макового рулета, и дискуссия носила конфликтный характер. «Пошла в задницу, пока дети не слышат»—этот, например, аргумент из тех споров мне запомнился.
Но когда дети все-таки слышали происходящее, тетки ради конспирации переходили на идиш. И в числе прочего звучало в этих прениях такое: Ду хаст мир айн лох им копф гемахт! Du hast mir ein loch im kopf gemacht!—вот что они говорили друг другу, скажу я вам, воспользовавшись знаниями немецкого языка в объеме четырех курсов Института иностранных языков им. Мориса Тореза. Это же учебное заведение позволило мне и перевести услышанное на русский язык: «Ты мне дырку в голове сделала!» (своими порочными представлениями о способах приготовления макового рулета).
Дырка! Пустое место! Никчемный человек!—вот кто такой лох, точнее, откуда. И замечать такого—себя не уважать. Тебя нет, ты не существуешь, ты никто, твое место—в метро. Этот приговор я впервые услышал год назад и слышу с тех пор каждый день.
На практике это означает, что самое болезненное зрелище для некоторых участников движения—мой задний бампер. Как же он им… как он их…
Бампер мой не красавец, это правда, но не до такой же степени он уродлив, чтобы доводить себя до эпилептического припадка?
Стоит мне теперь занять левый ряд, и я начинаю чувствовать себя Катей Гордон, в затылок которой смотрит Ксения Собчак. Корректно ли я перестроился, с какой скоростью еду, мешаю кому-то при этом или нет—значения не имеет.
Факт моего присутствия перед глазами рушит, надо понимать, какие-то устои мироощущения, что-то он задевает метафизическое: банальные чувства не подвигают человека на такие рискованные и потенциально дорогостоящие номера—обогнать по встречке, отжать, вклиниться, подрезать, взглянув затем победительно или не удостоив даже презрительного поворота головы.
Это остервенение не просто так, не от дурного настроения: это утверждение правильности жизненного устройства, демонстрация успеха и главенства—в очень специфическом сообществе. Лучше всего это сообщество и пути к успеху в нем описаны в «Основах физиологического поведения животных в стае», то есть были бы они там описаны, если бы за рулем действительно сидели животные, скажем козлы и свиньи: вот козлы и свиньи: просто полные козлы и свиньи...
А что может сказать лох в свое оправдание? Что он паркуется где и когда захочет, а не наворачивает круги в поисках свободного места, чисто автобус? Что, заправляясь раз в две недели, он гордится собственной не только прагматичностью, но и экологичностью? И что рама, «шестнадцатая» резина и два моста позволяют видеть то, что многим и не снилось за в три раза большие деньги? Что у него верные и интеллигентные друзья, наконец?
Я все это говорю, а легче не становится. Но потом я беру себя в руки и вспоминаю, кто во всем виноват.
КТО ВО ВСЕМ ВИНОВАТ
Странным образом обладание маленькой машиной в современной России и связанное с этим собственное лоховство и лузерство напомнили мне ощущение, которым поделился как-то человек, пожелавший в конце 70-х годов прошлого века эмигрировать из СССР—и потерявший поэтому работу, зарплату, членство в партии и весь остальной соцпакет того времени.
Но не это угнетало его больше всего, а зависть окружающих. «Многим хочется, но мало кто решается,—заметил претендент на эмиграцию.—Кто-то, конечно, злится на себя, а переносит на меня—вот я и стяжатель, и березки мне не дороги. Но большинство-то просто тоскует—эх, елки-палки, если бы не возраст, да внуки, да секретный допуск, да только что ремонт сделали на даче: но вслух никто не признается, что завидно». Ну это точно, как тот мужик, который на днях забрался в мой двор на «линкольне-навигаторе» и потом долго, мучительно, по миллиметру, задним ходом оттуда вытискивался, не подберу другого слова.
Я помогал ему пространственными советами и общим сочувствием не столько из человеколюбия, сколько потому, что он мне дорогу перегородил.
Выбравшись через полчаса на свободу, измочаленный мужик, тыча пальцем в мой автомобиль, спросил: «Ну, и кто из нас ездит на общественном транспорте?» «А?» «Я езжу,—сказал он, мрачно глядя на свой «навигатор»,—на автобусе». «На эти деньги ты бы три таких, как моя, мог купить»,—подсказал я выход. «Засмеют,—твердо сказал мужик. Подумал и добавил:—Суки».
Вот есть же, наверное, омоновцы, желающие перейти на сторону участников гей-парада, но нет приказа, им тоже тяжело.
Это про то, кто во всем виноват. Виноват исторический анамнез. Те из нас, кто обладает советским опытом автомобилевладения, знают, что ничего, собственно, с того времени не изменилось. Те, кому сравнивать не с чем, полагают, что вот эта гражданская война габаритов с габаритами на наших дорогах—вещь совершенно уникальная, но они ошибаются.
Да, формы существования отечественного автомобильного мира стали иными, но не его суть.
Там и тогда все было ясно: вот большое и черное («волги», «чайки», ЗИЛы) и вот не то чтобы белое, просто все остальное, малое не размером, но социальным статусом.
Здесь и сейчас ЗИЛы и «чайки» стали «мерседесами-пуллманами» и «майбахами», а «волги» превратились в БМВ сопровождения, цвет сохранив.
Низы стали выглядеть попестрее, только и всего.
А так—ничего нового: провинциальный феодализм, дешевая спесь верхов, угрюмая раздражительность низов, обращенная от безнадеги друг на друга, особенно если друг ездит на маленькой машине.
Тогда сменилось на сейчас, что неизбежно. Там и здесь ничем серьезным, как выяснилось, не отличаются.
* * *
Когда-то маленькая машина на дороге была одна—«запорожец». Теперь травоядных—толпа: «матизы» и «логаны», «кольты» и «фиесты», «спарки», «ноуты» и «клио», не говоря уже об оставшихся на ходу «запорожцах».
Но хищники не поддаются типизации—ни цена не помогает, ни размеры. Кому не попадались «жигули», мучимые комплексом неполноценности и не решающиеся выместить его на крупных особях, но готовые отыграться на остальных?
Мир делится не на больших и маленьких, а на небольших и их ненавистников. Нас больше числом, они заметнее собой.
На их стороне двойной турбонаддув, закись азота, система курсовой стабилизации и тормоза, придуманные трусом, но на всякий случай «брембо».
За нами нет ничего, кроме силы, понятное дело, мысли.
Поэтому всем, кто когда-нибудь был безжалостен к маленьким машинам, и всем, кто считал их владельцев лохами и лузерами, а себя элитой, и даже тем, кто хотя бы однажды всерьез употреблял любое из этих слов, посвящается: «Элита—животноводческий термин, употребляемый в современных условиях в качестве самоназвания группой лиц, укравших деньги».
Иллюстрация АЛЕКСЕЯ БОРИСОВА