Завтра исполняется 50 лет спортсменке, которая никогда не проигрывала, никогда не была второй. ИРИНА РОДНИНА — символ советской эпохи и советского спорта, уже десять лет живущая и работающая в США, впервые за последние годы будет отмечать свой день рождения на родине. Закладка камня спортивно-оздоровительного центра под названием "Ледовый дом Ирины Родниной", состоявшаяся на днях в Москве на Шлюзовой набережной, стала своеобразным подарком городских властей самой титулованной фигуристке ХХ века. В канун юбилея с трехкратной олимпийской чемпионкой, десятикратной чемпионкой мира и одиннадцатикратной чемпионкой Европы побеседовала корреспондент "Коммерсанта" ОКСАНА Ъ-ТОНКАЧЕЕВА.
— Ирина, честно говоря, глядя на вас, не думаешь о солидной круглой дате. А вы сами свой возраст чувствуете?
— Когда мне задают этот вопрос, мне всегда хочется задать ответный: а что значит возраст "чувствовать"? Физически я его не ощущаю. Единственное, что замечаю за собой,— все чаще употребляю слово "было". Еще люди, которых знала, кажется, всю жизнь, навсегда уходят. Вот в этом, пожалуй, годы и сказываются.
— Родители смогут отметить день рождения с вами?
— К сожалению, мамы давно нет в живых, а отец уже несколько лет тяжело болен.
— Помните, какие подарки дарили вам в детстве?
— Самые обычные. Шоколадки, игрушки. Но лучшим подарком в нашем доме считалась книга. На мои дни рождения мама всегда устраивала праздник, накрывала на стол, приглашала гостей. А когда я собиралась на свой первый тренировочный сбор, они с отцом подарили мне дорожный будильник и кипятильник, с которыми я не расставалась многие годы. С этими, как потом выяснилось, самыми необходимыми вещицами я проездила всю свою спортивную жизнь.
— За годы, проведенные в большом спорте, вам, пожалуй, как никому другому, пришлось не только завоевывать медали, но и быть своего рода идолом, образцом советской эпохи и советского спорта. Трудно было нести этот крест?
— Непросто. Ведь по большому счету никого не интересовало, как и чем ты живешь, какие у тебя проблемы. Я ни о чем не жалею, но многое приходилось делать в ущерб личной жизни, здоровью. Ведь все от меня ждали только высшего результата. И не дай Бог было проиграть. А стремление воспитать из нас патриотов порой переходило все границы. Помню, в 1969 году мы приехали из турне по Европе и Америке, и в первый же вечер дома я стала делиться впечатлениями. Говорила эмоционально, сумбурно, ведь столько всего мы насмотрелись. Но папа вдруг меня одернул: "Ир, угомонись, это же американская пропаганда!" Для меня это был шок. Какая пропаганда? Я ведь тогда ни одного слова по-английски не знала. Просто рассказывала о том, что увидела.
— Как вам удавалось в течение стольких лет сохранять образ непобедимой "железной леди"? Ведь мир увидел вас слабой один-единственный раз, когда, стоя на олимпийском пьедестале в Лейк-Плэсиде, вы вдруг заплакали.
— А вы знаете, я ведь позволила себе это сделать потому, что рядом не было фотографов. Но телекамера довольно долго держала мое лицо крупным планом, и я плакала, потому что знала: закончился один из самых больших и значительных периодов в моей жизни. Как мне это все досталось, чего стоило, знала только я сама, и, поверьте, даже сегодня это трудно передать словами.
— В годы вашего триумфа фигурное катание в нашей стране было чрезвычайно популярным. Говорят, вы были любимой фигуристкой даже в семье Брежнева. Внимание к себе со стороны главного человека государства вы как-то чувствовали?
— Со стороны Брежнева нет. Единственная наша встреча в неофициальной обстановке произошла в Казахстане, на высокогорном катке "Медео". Мы там тренировались, а Брежнев был в республике с визитом. Ему решили показать каток, а нас попросили подготовить небольшую показательную программу. Помню с Улановым (первый партнер Родниной.— Ъ) мы находились в состоянии боевой готовности уже с девяти утра, хотя Брежнев появился лишь после обеда. Спросил, как лед, который к тому времени уже изрядно подтаял. Мы, естественно, в один голос заверили его, что лед замечательный. Потом посмотрел нашу программу, положенную по регламенту, и вдруг совершенно так по-домашнему попросил: "А еще чего-нибудь покажите". Из всего окружения я тогда именно в нем увидела больше всего человеческих, искренних чувств.
А вот министр обороны Гречко действительно ко мне всегда по-отечески относился. Он даже подарки для меня выбирал не по протоколу, а с душой, чтобы меня порадовать. Вообще он был человеком спорта. Всегда находил время, чтобы встретиться с нами не только после триумфальных побед. Он постоянно интересовался нашими проблемами, старался помочь. В благодарность за это я однажды единственный раз в жизни позволила себе на официальном приеме "хамство". Зачитав приветственный текст от имени советских олимпийцев, взяла у стоявшей рядом гимнастки Людмилы Турищевой огромный букет цветов и вручила его не Брежневу, как было положено по протоколу, а Гречко. К счастью, никто на это не обратил особого внимания.
— А какие подарки, если не секрет, преподносил вам министр обороны?
— Потрясающий оренбургский платок, например, который действительно можно пропустить через кольцо. Авторский кофейный сервиз, необычайной красоты палехская шкатулка. Квартира, в которой живу в Москве до сих пор, тоже подарок Гречко.
— Правительственные награды, которые вам вручали в СССР, для вас не менее святы, чем олимпийские?
— Конечно. Особенно орден Ленина. Ведь это не только награда мне лично, но и моим партнерам и тренерам. Это награда за проделанную нами огромную работу. Такие вещи для меня лично не обесцениваются.
— Вы можете сегодня назвать людей, которые оказали на вас в жизни самое огромное влияние?
— Прежде всего это мои родители. Сейчас мне многие говорят, что я все больше и больше становлюсь похожа на свою маму. Характером, поведением. С годами я все чаще вспоминаю, что мама с папой мне говорили, чему учили.
Еще Татьяна Александровна Сац, мой хореограф, женщина с очень нелегкой судьбой. Она никогда не навязывала мне своих мыслей, советов, но многое благодаря ей я усвоила на всю жизнь. "Ирочка,— говорила она, например,— самое страшное, что человек может сделать в этой жизни,— озлобиться. Не отравляй жизнь себе и окружающим, не держи зла на других, когда что-то теряешь". Эти ее слова не раз помогали мне пережить трудные ситуации в жизни.
Ну и, конечно, мои партнеры и тренеры — Станислав Жук и Татьяна Тарасова. Жуку, например, царство ему небесное, я благодарна и за хорошее, и даже за плохое. Он научил меня противостоять этой жизни и не падать духом. На его примере я видела, из каких ситуаций человек может выходить победителем. Побитый, поломанный, но сильный духом.
— Татьяна Тарасова в одном из интервью как-то заметила: "Если бы в свое время Родниной и Зайцеву дали возможность выступать в американском ледовом ревю Holiday on Ice, их жизнь, наверное, сложилась бы по-другому. Вот где трагедия".
— Не знаю. Трудно говорить об этом сегодня, когда столько воды утекло. Нас в самом деле приглашали туда, но мы даже не стали ничего предпринимать, потому что перед этим наши власти отказали Миле Пахомовой и Саше Горшкову. И потом во мне всегда жило соревновательное начало. В этом была моя сила. Мне нравилось бороться. Что же касается трагедии, думаю, это слишком сильно сказано. Так уж случилось в жизни. В какой-то момент мы с Зайцевым поняли, что мы абсолютно разные люди. И разошлись.
— Но вы, по крайней мере, не считаете свою судьбу покалеченной?
— Если сравнивать свою жизнь с жизнью других спортсменов моего поколения, то мне, наверное, грех жаловаться. Единственное, от чего осталось чувство сожаления,— невозможность жить и работать в России. Ведь главной причиной, заставившей меня подписать американский контракт, было ощущение своей ненужности. Для меня это было очень тяжелое чувство, сродни тому, которое испытываешь, когда тебя разлюбили.
— Но к тому времени вы во второй раз вышли замуж, могли спокойно сидеть дома и заниматься только семьей.
— Когда на протяжении стольких лет чувствуешь обратное, знаешь, что нужна кому-то кроме самой себя, трудно смотреть на жизнь иначе. Мне ужасно хотелось работать, быть полезной и необходимой еще кому-то, кроме своих детей и мужа.
— Когда вы уезжали в США работать, власти нашей страны уже не чинили вам препятствия?
— Нет. Тогда это уже было моим личным делом. Думаю, сыграло роль и то, что я уже не была действующей спортсменкой и не представляла, как прежде, такого политического интереса.
— Как вас встретили в США?
— Как, наверное, и многих, приезжающих работать по контракту. Мое имя для американцев абсолютно ничего не значит. Это здесь я была национальной гордостью, а там свои кумиры. К тому же я ехала туда не за всенародным почитанием, а за возможностью заниматься любимым делом. Не могу сказать, что жизнь моя в Америке оказалась легкой. Как и любого нового человека, приезжающего в сложившийся коллектив, тренеры в Международном центре фигурного катания встретили меня настороженно. Пришлось самоутверждаться на новом месте, доказывать, что я и как тренер чего-то стою. Каждый день я приходила на каток в шесть утра, а уходила за полночь.
После развода с вторым мужем и вовсе осталась одна с двумя детьми на руках. Я пыталась держаться, говорила себе, что, наверное, не вправе рассчитывать на любовь одного человека, когда в течение стольких лет была всенародной любимицей. Ведь все в природе уравновешивается. Ну а если серьезно, то часто возникало чисто женское желание просто сесть и поплакаться кому-нибудь в жилетку. Я и плакала, но в гордом одиночестве. Работа и дети помогли мне пережить все.
— У вас никогда не возникало желания остаться в Америке навсегда?
— Я много раз могла это сделать и раньше, но не сделала. И сейчас не собираюсь менять гражданство. Почему? Потому, что у меня есть родина, есть дом, семья, и, даже живя за океаном, я сознательно сберегаю в себе и детях все русское.
— А как тренер вы там чему-нибудь научились?
— Да, и хотела бы поделиться опытом с коллегами в Москве, в своем "Ледовом доме". За годы работы в США, я проверила свои методики подготовки, тренируя и профессиональных фигуристов, и новичков. Увидела и досконально изучила принципы работы оздоровительных центров, подобных тому, какой вскоре, надеюсь, откроется в российской столице. Его 14,5 тысяч квадратных метров полезной площади мы будем использовать на полную катушку, предоставим возможность отдыхать и заниматься спортом всем желающим, особенно детям. Центр наш будет уникальным. Бассейн, каток, всевозможные спортивные залы, бары, кафе, магазины дадут возможность приходить туда целыми семьями. Американцы порой проводят в таких фитнес-клубах целые уик-энды. Я буду счастлива, если что-то подобное мне удастся заложить и в России.
— Слова "характер Родниной" стали в мире спорта уже чем-то нарицательным. Под ними подразумевают и выдержку, и выносливость, и упорство. Какой он все-таки на самом деле?
— Я очень ответственный человек. Если берусь за что-то, в ущерб себе буду землю рыть, но добьюсь результата.
— Ваши дети характером похожи на вас?
— Нет, ни на меня, ни на своих отцов. И честно скажу, меня это очень радует. Я считаю, что в каждом человеке должна быть ярко выраженная индивидуальность. Может быть, такой подход к собственным детям связан с тем, что в каждом своем ученике на льду я должна увидеть и развить то, что присуще только ему одному. Не навязывать свое, а помогать раскрыться.
— С Аленой и Сашей вы находите общий язык?
— Мне кажется, да. Я дружу с ними. Для того чтобы быть строгой мамой, не хватает ни времени, ни сил.
— Не хотели бы вернуться лет на двадцать назад?
— Зачем? Не люблю я этих "если бы да кабы". Ну не повторила бы я, как мы все говорим, каких-нибудь ошибок, но, может быть, тогда и много чего хорошего в моей жизни не было бы. Единственное, что бы я исправила в прошлом,— свое отношение к родителям. Теперь понимаю: из-за своей вечной занятости, усталости не так я к ним относилась...
К счастью, в моей жизни в пятьдесят многое только начинается. Планов, связанных с домом, работой, детьми предостаточно. Так что я предпочитаю думать о будущем.
— У вас осталась с детства какая-нибудь неисполненная мечта?
— Осталась с юности, но она, к сожалению, уже никогда не осуществится.
— Почему?
— Потому что из-за своего маленького роста я всегда мечтала быть высокой, стройной, длинноногой и желательно блондинкой.