Свое первое интервью в должности директора ГМИИ МАРИНА ЛОШАК дала корреспонденту "Ъ" МАРИИ СЕМЕНДЯЕВОЙ.
Фото: Дмитрий Коротаев, Коммерсантъ / купить фото
— Как давно вам предложили занять кресло директора Пушкинского музея?
— Совсем недавно. Это случилось на Венецианской биеннале, когда наш самолет приземлился в аэропорту. Первый звонок, который раздался у меня, был от Ирины Александровны. Она сказала, что у нее ко мне серьезный разговор. Когда я вернулась из Венеции, буквально на следующий день мы с ней встретились, и она сказала, что ощутила необходимость передать кому-то свои полномочия. По ее словам, она долго об этом думала и чувствует, что я должна быть ее преемником. Для меня это было совершенно неожиданно, у меня даже не было моральной готовности дать ответ. Я пыталась сказать, что есть люди лучше меня и те, кто хочет этого больше. Мне нужно было посоветоваться с близкими людьми, потому что это не просто музей, это гигантская работа и ужасная ответственность. Я очень волнуюсь по этому поводу, потому что многого не знаю. Все мои близкие сказали, что надо принимать предложение. Через неделю я дала положительный ответ, а затем я не делала ничего. Как понимаю, в министерстве шла разведывательная работа относительно меня. Я свое назначение воспринимаю исключительно как миссию.
— Понимаете ли вы уже, какой объем работы вас ждет?
— Это огромный объем. Сейчас все спрашивают, какими я вижу ближайшие планы музея. Нельзя ждать серьезного ответа на этот вопрос. Для того чтобы строить планы, надо вникнуть в дела поглубже, чем я сейчас. В музее работает несколько сотен человек, а знаю я из них примерно десяток — с кем-то сотрудничала, с кем-то дружу. Надо попытаться трезвой головой все оценить и понять, узнать фонды, поглубже понять сущность музея. Потому что музей я все-таки пока воспринимаю как зритель. Может быть, в этом и мое достоинство.
— И как вы воспринимаете музей в качестве зрителя?
— Прежде всего я его воспринимала как очаг либерализма. Несмотря на все, что там было, мое личное ощущение такое, что это музей, благодаря которому мы познавали мир, открывали и расширяли свои либеральные коридоры. Начиная с выставок "Париж--Москва" и "Берлин--Москва" я там многое увидела впервые. Особенно в те времена, когда мы не могли ездить по миру. Мы просто забыли уже, как это было. В "Московских новостях", например, где мой муж начинал работать, был некролог, посвященный смерти Виктора Некрасова, и это было невероятным событием. Такими же событиями были выставки в Пушкинском.
Также есть универсальная формула, которую Ирина Александровна мне сформулировала, по поводу университетского гена, который есть в духе музея. Университетский ген всегда связан с либеральной идеей. Эта тема глубоко ментальная, ее надо продолжать. Ничего реакционного, только либеральное.
— Есть ли что-то, что вам хотелось бы поменять в ГМИИ сразу?
— Я очень люблю этот музей, и сейчас, когда я туда вошла, я взглянула на него несколько отстраненным взглядом и ощутила себя, знаете, в замке из "Гарри Поттера". Абсолютно волшебная атмосфера, готическое наполнение, какие-то шумы, домовые. Разрушить это невозможно, нужно органически прорасти чем-то, оставляя это волшебное ощущение. Метафорически говоря, надо выбить все ковры. Любому учреждению нужно время от времени проветривание.
— Какие музеи в мире вы можете назвать своими любимыми? Может быть, вы уже можете сказать, на какие из них вы будете ориентироваться в своей работе?
— Их так много. Я люблю традиционные музеи иногда даже больше современных. А старые музеи воспринимаю как тотальные инсталляции. Например, обожаю Прадо. Он сейчас ощущается в своей цельности как инсталляция, но я уверена, что и до него руки дойдут. Иногда современность подхода связана не с радикальными переменами, а с некой культурой языка — за счет очень простых вещей — света, навигации. Есть вещи, которые необходимы сегодня как воздух, например Wi-Fi. С помощью простейших приемов можно начать двигаться вперед. Вообще музеи должны говорить на современном языке, ведь мы же с вами не пытаемся говорить на старославянском. Информационный поток в Москве очень быстрый, и есть необходимость постоянного обновления.
— А дала ли вам Ирина Александровна какие-то специальные инструкции?
— Пока что это вещи, касающиеся рабочих моментов, но она передает мне много инструкций, и я сама ее об этом прошу. Пока что, как я понимаю, она еще не осознала, что необходимость в принятии стратегических решений уже не ее обязанность. Человек это не сразу может осознать. С одной стороны, это очень здорово — переложить ответственность. С другой стороны, тяжело терять чувство, что ты можешь что-то изменить. Пока что она чувствует, что она ответственна за решения. Для нее важно, чтобы музей сохранился в его теперешнем внутреннем состоянии. И я готова эту косточку там оставить и продолжать растить из нее дерево.