В Большом зале консерватории состоялся концерт, посвященный Святославу Рихтеру. 20 марта великому пианисту исполнилось бы 84 года. Почтить его память предполагалось с участием Элисо Вирсаладзе (фортепиано), Наталии Гутман (виолончель) и бородинского квартета. Однако в день концерта публике пришлось удивиться: играли только бородинцы и сам Святослав Рихтер.
Извлеченная из домашнего архива Рихтера видеозапись его токийского выступления (1994) с оркестром Shinsei Nihon Symphony и с дирижером Рудольфом Баршаем биографически примечательна. Во-первых, по просьбе японцев, дожидавшихся Рихтера двенадцать лет, пианистом были разучены нигде и никогда до этого не исполнявшиеся Первый и Пятый концерты Моцарта. Во-вторых, выступление оказалось последним в сольной биографии Рихтера: после этого он играл только ансамбли. Наконец, это последняя видеозапись Рихтера с оркестром. Все это внушают уважение к публичной премьере, но не отменяют главного: токийская запись — дивная частность.
К частностям рихтеровская публика не благоволит. Во-первых, действует негласно принятый Рихтером закон: живое звучание — лучшая память о музыканте (вспомним рихтеровский концерт памяти Генриха Нейгауза). Во-вторых, в монолитном рихтеровском кругу принято презирать средства массовой коммуникации. Близкие люди гордятся воспоминаниями о том, что пианист не признавал телевизора и почти не подходил к телефону. Разумеется, бытового общения с аппаратами не избежать. Но в концерте, по мнению многих, видеоэкран, динамики, выключенный свет и акустически уязвимая "документалка" — недостойное соседство с настоящими музыкантами и чтущей их средой.
От настоящих музыкантов между двумя видеополовинами концерта представительствовал бородинский квартет. Номер напомнил музыкальную интермедию между сеансами в кинотеатре. Увы, для нетривиального жанра не подошла занудная музыка Второго квартета Чайковского. Сентиментальный тон и позиционные неточности первой и второй скрипок сильно подпортили фирменный имидж музыкантов, вот уже 54 года патентующих лидерство в сверхчеткой фактуре, идеальном ансамбле и в консервативных репертуарных предпочтениях.
А до и после них на экране жил Святослав Рихтер — музыкант без имиджа и предпочтений. Глупо было бы педалировать сиюминутные "за" и "против", глядя на то, как 74-летний гигант работает с текстом, написанным юной рукой. Ограничивает темпы, перегружает арпеджио, сгущает форшлаги — словом, делает все, что Моцарту противопоказано. Главная достопримечательность съемки не Моцарт. А Рихтер. По-рабочему тяжеловатый. Бесподобно тонирующий солнечные мажоры угрюмой мощью Бетховена и шубертовской беззащитностью.
Наблюдение за лицом музыканта — то ожидающим указки дирижера, то по нотам слушающим оркестр или собирающимся с духом перед очередной каденцией,— невероятно увлекает. Временами хотелось, чтоб отключился звук — так сильны акустические несовершенства записи. Зато эффектен монтаж взглядов, поворотов, наклонов Рихтера над клавишами. Запомнился обыденный жест — деловито засовываемые во внутренний карман очки.
С последним аккордом Рихтер не менялся: будучи еще "в музыке", он механически вставал на поклон и возвращался к реальности после третьего вызова на сцену. В общих планах главенствовала эстрада. В крупных — отчужденная от эстрады мысль. Наверное, есть опасность идеализировать пианиста и ошибиться, потому что от рихтеровского эталона токийская запись далека. Что делать? Мы тоскуем по Святославу Рихтеру и общение с ним готовы длить. Теперь с помощью видео.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ