Открытие 49-го Берлинского кинофестиваля прошло под знаком политической корректности. Которую директор Мориц де Хаделн заменил более традиционной терминологией, назвав Берлинале "фестивалем с человеческим лицом".
В сущности, можно было бы найти и советский аналог, вспомнив о старом девизе Московского фестиваля — "гуманизме киноискусства". В последнее время о нем заговорили вновь — в контексте модной в нынешнем сезоне кампании против чернухи и "испорченных фильмов" за "доброе" и даже "православное" кино. Которое наши новые идеологи ожидают получить не только от объятых кризисом отечественных студий, но и от дружественных зарубежных кинематографистов.
О том, как по-разному понимают гуманизм в Москве и в Берлине, невольно подумалось на открытии Берлинале, где немцы представили картину Макса Фарбербока "Эми и Ягуар" — манифест лесбийской любви на фоне ужасов нацизма. Ужасы ужасами, а любовь любовью: в 43-м году, в самый пик войны, в охваченном бомбежками Берлине группа еврейских девушек почти открыто предается страстям. Главной героине, ироничной и острой на язык Феличе, при этом удается даже под чужим именем работать в нацистской газете и поставлять информацию для подпольщиков.
Но гораздо больше ее занимает другой рискованный сюжет — встреча с Лилли, женой нацистского солдата, матерью четырех детей. Белокурая Лилли (она могла бы быть и Гретхен, и Брунхильдой) — живое воплощение почвенных старонемецких мифов — одновременно пародирует этот образ. Пока муж героини воюет на восточном фронте, жена отправляет детей в зоопарк и принимает любовников. Встреча с Феличе в корне меняет ее жизнь. Рождается построенная на резких контрастах гармоничная семейная пара: брюнетка и блондинка, интеллектуалка и мещанка, семитка и арийка. Они пишут друг другу письма и стихи под псевдонимами Эми и Ягуар.
Германия на то и употребила свой горький исторический опыт, чтобы искать гуманизм не в глобальных идеях, а в признании ценности и достоинства человеческой жизни. Собственно, это и стало главным мотивом первых фильмов, показанных на Берлинском фестивале — интерес к реальным людям и их судьбам. Будь то корейская проститутка ("Отель 'Птичья плетка'"), берлинский наркодилер ("Дилер"), турецкий гомосексуалист ("Лола и Билидикид") или испанская нимфоманка ("То, что между ног").
Последняя из упомянутых картин снята Мануэлем Гомесом Перейрой в китчевой манере "пост-Альмодовар", но даже и она достаточно старомодна. Берлинский фестиваль ориентируется большей частью на "мейнстрим", так что кино, "испорченное" в тематическо-моральном отношении, в эстетическом смысле остается вполне ортодоксальным и невинным. Это сполна относится и к "Эми и Ягуару", интересному как история, но не тем, как мучительно тяжеловесно и бесстильно она изложена. Особенно если вспомнить Висконти и Бертолуччи, Кавани и Фассбиндера, некогда заходивших на близкую территорию.
И здесь, как всегда, впереди всех оказался Спилберг. На сей раз он приехал в Берлин как продюсер документального кино. После "Списка Шиндлера" и "Рядового Райана" неутомимый Стивен вновь обратился к волнующей теме и помог молодому режиссеру Джеймсу Моллу снять фильм об истреблении евреев в Венгрии. Премьера "Последних дней" стала политическим событием: берлинский Цоо-Палас был оцеплен, а зал смотрел очередное свидетельство геноцида не шелохнувшись. Даже если кому и не нравилось, уйти с такого сеанса было бы верхом неприличия.
Меня лично потрясли в "Последних днях" не столько свидетельства очевидцев, сколько авторские комментарии. Разжевывая для американских марсиан историю второй мировой в Европе, здесь ухитрились ни разу ни упомянуть Россию — в отличие от Польши, Чехословакии, Литвы, Латвии и Украины.
Впрочем, чему удивляться? Как правильно сказано, Гитлер вел сразу две войны — против антифашистской коалиции и против евреев. Мы игнорировали вторую, теперь замалчивают наше участие в первой. После короткого всплеска моды кино отвернулось от "приевшейся" темы сталинских лагерей. Которая и рассматривалась в качестве политической сенсации, не более. Судя по всему, еще далеки времена, когда у нас будет снят свой "Эми и Ягуар". Условно говоря, с Диной Корзун и Чулпан Хаматовой.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ