Открытие американских ученых, заявивших о создании "эликсира молодости", порадовало далеко не всех. Своими размышлениями по этому поводу делится специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" Александр Кабаков.
Недоверие многих к заявлению компании Geron Corporation естественно: успехи науки в борьбе против участи, уготованной каждому человеку, до сих пор были минимальны. С реализацией многих сказочных идей — от ковра-самолета до волшебного зеркальца-телевизора — человечество свыклось сравнительно давно и удивительно легко. Но все, что связано с физическим и психическим существованием любого из нас, трудно поддавалось воздействию. Это отразилось в распространенном мнении, что "медицина не наука, а искусство", и в сохранившемся до нашего времени фаталистическом отношении к длительности жизни вообще. Чем еще можно объяснить прочное существование даже в самых благополучных странах всех доказанно вредных привычек — от курения до беспорядочной сексуальной жизни?
Однако в последние месяцы ситуация стала быстро меняться. Сообщения об успехах клонирования, твердое намерение упорного американца Ричарда Сида "раздвоить человека" и, наконец, калифорнийские эксперименты с ферментом теломеразой, способным остановить процесс старения клеток, заставили задуматься о бессмертии как о реальном достижении прогресса — если не о полном и не сейчас, то о приближении к нему в видимом будущем. Недоверие, которое мы испытываем к этому сегодня, пожалуй, становится похоже на недоверие обывателей начала века к аэроплану или беспроводной связи.
Итак, мы будем жить... ну очень долго. Допустим. Каким же станет человек, которому статистика пообещает среднюю продолжительность жизни века, скажем, в полтора?
Уже в наше время психологический возраст сильно сдвинулся, и теперь, особенно в крупных городах, полно сорокалетних девчонок и пятидесятилетних юнцов из среднего класса. Борьба с курением и шейпинг, ослабление обязательств перед семьей (поскольку их стало легче выполнять) внесли в жизнь сильный оттенок легкомыслия. Если же к делу серьезно подключится биологическая наука, следует ожидать буквального впадения человечества в детство. Трудные подростки в сорок пять лет, романтические девушки и юноши в шестьдесят будут доставлять такие хлопоты обществу, по сравнению с которыми нынешние проблемы молодежи — просто цветочки. Представьте себе возраст будущих токсикоманов и посетителей дискотек сомнительного толка — вы придете в ужас.
Энергичный и продуктивный — и, следовательно, самый активно потребляющий — средний возраст будет длиться лет семьдесят вместо нынешних двадцати пяти. Такого истощения ресурсов, какое будет сопутствовать этой активности (не говоря о перенаселении), не выдержит не только Земля, но, возможно, и все доступные окрестности ее. Не будем уж говорить о соответствующем увеличении продолжительности пиковых нагрузок на психику. Столетние неудачники и трудоголики, невротики и закомплексованные честолюбцы. И пенсионеры, в течение сорока-пятидесяти лет не знающие, как убить бесконечное время, коротающие досуг в межпланетных тургруппах, заселяющие уже не дома, а города престарелых...
Но и это еще не самое страшное, если представить, что человечество, ставшее бессмертным или почти бессмертным, окажется творчески бесплодным. Исчезнет такой могучий стимул, побуждавший к изобретению вечного двигателя и написанию великого романа, как жажда бессмертия в людской памяти. Вдумайтесь: зачем спешить и стараться, если все, кто могут своим признанием обеспечить такое бессмертие, застанут вас еще при жизни? Никто уже не будет экспериментировать в искусстве или науке в надежде, что "потомки оценят" — многие поколения будут жить в одном историческом времени, и постепенно оно остановится или сильно замедлит ход. Наконец, сама метафизическая конечность жизни всегда была и остается одним из важнейших предметов искусства и философии. Что же они будут рассматривать, когда эта конечность станет почти неразличимой?
Следом за творчеством рухнет мораль. Если Бога нет, то все позволено — никто еще не опроверг это утверждение гения. Более того, вся жизнь, после того как эти слова были написаны, подтвердила правоту Достоевского. Однако если встреча с Всевышним отодвинется в далекое и неопределенное будущее, то, что всегда называлось "страхом Божьим" и что в гуманистическо-атеистической терминологии определялось как "нравственность и мораль", естественно и пропорционально ослабеет. Если ответ за грехи придется держать через сотню с лишним лет, об этом можно очень долго не заботиться. Даже самый убежденный атеист сейчас начинает именно к концу жизни серьезнее задумываться о том, как он ее прожил. Какой же простор для человеческих безобразий возникнет, когда этот конец отодвинется на век или больше!
Есть весьма убедительные свидетельства того, какими были люди, жившие триста, шестьсот и даже девятьсот лет. "Всех же дней Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять лет... Ною было пятьсот лет и родил Ной Сима, Хама и Иафета..." Трудно представить себе более жестокий и, как теперь принято говорить, бездуховный мир, нежели мир ветхозаветный. Насилие и кровь, месть и унижения, тирания и бесправие... Может, этого мы ждем и от очередных славных побед науки? Между тем тогда Творцу это надоело и "сказал Господь: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет..." Кстати, и среди фольклорных персонажей бессмертием наделены только отрицательные — Кощей, например. И уж упаси Господь от судьбы Жида Вечного!
Нет, только до ста двадцати — если уж разрешено.
Как писал классик сатиры, мне не нужна вечная игла для примуса, я не собираюсь жить вечно. Вечная игла для примуса была последним словом тогдашней бытовой техники. Нет уже ни примусов, ни игл для них, наука и техника, к счастью, двигаются не по прямой, так что есть надежда — людям не предстоит стать бессмертными.
А я могу сказать определенно: я не собираюсь и даже просто не хочу жить вечно.
ВЕЧНО ЖИВУТ ТОЛЬКО ВЕЧНЫЙ ЖИД И ИГЛЫ ДЛЯ ПРИМУСОВ