Уже стали модны скидки, водки и селедки, а омары и Канары из моды вышли, что соответствует и международным стандартам
В Белгородской области принято решение о возрождении овощеводства. Легкий шок: что, уж и овощеводство требует в нашей стране возрождения? Считается же, что по крайней мере с приусадебным вскапыванием у нас все в порядке. Но дело в том, что "возрождение" — это в нашей современной культуре универсальное название для какого бы то ни было действия. Возрождение отечественного чего-то — вот задача дня. Тем самым подразумевается, во-первых, что сейчас этого чего-то нет, во-вторых, что когда-то оно было. Звучит в этом словечке и обида, и жалоба: убили, не дали, зажимают.
Может, любовь к слову "возрождение" — оттого, что исторического ренессанса у нас в положенный срок не было по причине кошмарно долгого засилья сплошных средних веков (а также по причине того, что возрождать, собственно, было нечего: до средних веков у нас не было вообще ничего). Ну ладно, такая судьба — сделаем из лимона лимонад, как велел Карнеги. Он, правда, не учел, что для лимонада требуются крупные вливания сахара из резервов МВФ. А если достался и вовсе не лимон? Тут и сахар не поможет.
Для человека, который не столько болеет за отечество, сколько пытается предвидеть повороты его истории болезни, проблема с возрождением в том, что неизвестно, что именно возродится в следующий момент. Какой, например, стиль будет у нового периода российской истории? В последние годы мы имели стиль новорусский (эстетика криминальной роскоши), новосоветский ("Старые песни о главном") и новоправославный (храм Христа Спасителя). Все три были глубоко друг другу родственны как подчеркнуто "шикарные". В принципе ясно, что когда Москва опустилась с третьего на 88-е место в мире по стоимости жизни, эстетика должна стать более минималистской — есть в бедности своя красота и свои истинные ценности. Так, уже модны, как известно, скидки, водки и селедки, а омары и Канары из моды вышли, что соответствует и международным стандартам.
Поскольку в нашей стране — так исторически сложилось — скромность достатка напрямую связана с повышенной степенью образованности, то грядущая мода на свитера домашней вязки, кактусы, коньки, дружбу и свободное время влечет за собой повышение престижности таких занятий, как изучение иностранных языков, чтение книг и походы в театр и на выставки. Последнее уже налицо; примечателен также новый (гениальный и редкостно для нашего телевидения политкорректный) типаж вестников погоды, принятый в прошлом году на НТВ: опрятные, неглупые, немолодые, небогатые, доброжелательные. В новогодней программе на ОРТ известные певцы с видимым усилием, но достойно пели на вполне приличном английском языке, а кое-кто даже и на французском. Это было, как ни смешно, нечто новенькое: не пассивное раскрывание пасти под далекую и совершенно нереальную Катарину Валенте (как в "Кабачке 13 стульев"), не самодовольное похлопывание себя по животу, полному все еще не переварившейся официальной советской эстрады (как в "Старых песнях"), а предпринятое в сознании собственной провинциальности усилие в освоении чужого. Это внушало — пусть на мгновение — чувство уважения, абсолютно забытое или, возможно, вообще еще ни разу не надеванное.
Но, разумеется, не все будет так прекрасно, как хотелось бы. Однако как все-таки? Какой будет риторика власти и жизни? Здесь хотелось бы выдвинуть рабочую гипотезу. Чтобы узнать, что будет в следующем десятилетии, надо посмотреть, чем занимались авангардисты в десятилетии предыдущем.
Так, любимой игрой 70-х годов был соцарт, то есть высмеивание советских эмблем и снятие их магической силы через бесконечное повторение. Грянула перестройка, и ровно тем же самым занялась страна, от президента до простого арбатского карикатуриста, сделав этот эстетический ход для искусства решительно невозможным. Тогда (в конце 1980-х — начале 1990-х) авангардисты перешли вместо критического противопоставления себя своему материалу — к демонстративному погружению в любовь к нему и ностальгическое удерживание его при жизни. Владимир Сорокин и Андрей Монастырский ударились (хоть и не без иронии) в православную мистику, смешанную с благоговением перед ВДНХ; Илья Кабаков стал строить из обломков советского быта гигантские "тотальные инсталляции"; богема дружно затянула советскую песенную классику и уселась смотреть "Строгого юношу", переживая экстаз слияния с большинством. Волна поднялась и накрыла всю страну. После 1993 года языком желания, ностальгии и реставрации заговорила и сама власть, подхватив чисто авангардистскую метафору: Москва как пространство реализованной мечты, где кончается история и наступает вечный эрос в золотых огнях витрин и под лозунгом "Все у нас получится".
Именно в этот момент родилось новое поколение авангардистов с новым языком и новой программой. Левая критика, социальный протест, брутальный боди-арт, голый мужчина, человек-собака, мычание вместо речи. Искусство малых жестов, малых мыслей, искусство малых сих. Таким образом, все это у нас еще только впереди (пока были только цветочки). Не в том смысле что шахтеры начнут кусать тех, кто им не выплачивает зарплату. Скорее речь идет о том, что власть действительно возьмет курс "на человека", по крайней мере в своей риторике. Будут много говорить о психологии, здоровье, экологии, спорте. На телевидении его и так уже много — в отсутствие денег на кино, и появятся также образовательные программы. Может быть, даже будем заучивать тексты песен по радио, как когда-то. Главной станет идеология простых радостей преимущественно деревенского толка. Власть возьмет на вооружение всю риторику социальной критики, разрабатываемую сейчас левыми, будет критиковать саму себя, каяться и обезоруживать оппонентов. Но в целом слова и мысли станут играть гораздо меньше роли — недаром Примаков почти ничего не говорит, прямо как художник Кулик.
И вот в этот-то момент, будем надеяться, авангардисты придумают что-нибудь новое и выведут страну из очередного кризиса.
Екатерина Ъ-Деготь