Интервью с Матвеем Шпаро

Матвей Шпаро: для жизни, конечно, тоже опасно

       В марте этого года Дмитрий и Матвей Шпаро совершили переход с Чукотки на Аляску по льду Берингова пролива. Такое путешествие удалось впервые за всю историю освоения Севера. С МАТВЕЕМ ШПАРО беседует обозреватель "Коммерсанта" МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ.
       
— Вы пересекли пролив с третьей попытки. Означает ли это, что переход нельзя повторить?
       — Можно, раз мы это сделали. Если один человек что-то сделал, то и другие, в принципе, могут это повторить. Не факт, что с первой попытки. Прежде нужно обследовать место. Нам, чтобы узнать Берингов пролив, потребовалось три года.
       — Не слишком ли велик риск?
       — Технический прогресс помог снизить риск для жизни по сравнению с тем, каким он был 100-150 лет назад. Но риск сорвать экспедицию по-прежнему велик. Да и никто тебя не спасет, если белый медведь ночью наступит на твою голову. Нам повезло: он не наступил.
       — Но приходил?
       — И стоял в двух метрах. Правда, со стороны ног.
       — Что же, в такой ситуации не успеешь отстреляться?
       — Об охоте на белых медведей — чуть позже.
       — Расскажи о самых сложных моментах перехода.
       — Два года назад я, мой отец и старший брат пытались пересечь Берингов пролив. Но нас снесло на северо-восток, и мы были вынуждены подать сигнал SOS. На следующий год мы отправились вчетвером — те же плюс видеооператор Илья Новиков. Через два дня Илья сильно обморозил руки, и пришлось его эвакуировать. Мы стартовали еще раз, опять втроем. Нас носило по проливу. Не сумев пересечь его поперек, мы его пересекли раза два вдоль.
       — Как вы шли? С каким снаряжением?
       — Мы подготовились по максимуму. Впрочем, в каких ботинках ты идешь, на каких лыжах — это все вторично. Первое — теория. Мы решили посадить одну базовую станцию на Чукотке, в поселке Лаврентия, а вторую — на Аляске, в городе Ном. На обеих был запас продовольствия на две недели и один комплект снаряжения. То есть случись экстремальная ситуация, нам бы вертолетами все это забросили. Мой брат в прошлом году дважды провалился в воду и после этого шел дальше.
       Второе — связь. У нас с собой был спутниковый телефон. А из другого снаряжения — пластиковые лыжи Atomic Tourcap, самодельные крепления, ботинки и бахилы. Все остальное — от немецкой компании VauDe. Отец — человек старой закалки, он всю жизнь ходил с рюкзаками. Ну и сейчас потащил на горбе килограммов 50. Я же на санках потянул 90 кг.
       — Какую часть составляли продукты?
       — 24 килограмма — по килограмму в день на каждого. Правда, взяли продуктов на 12 дней, а путешествовали 21.
       — То есть не просто все съели...
       — Минус 10 кг каждый.
       — Как же вы шли?
       — Если в Беринговом проливе ветра нет вообще, то льды в восточной его части двигаются по линии границы России и США. В средней части — по кругу. А у американского берега — опять на север. Два года назад, когда нас спасали американцы, к этому дрейфу прибавился еще ветер, и скорость достигала 4 км/ч. А на этот раз пограничники задержали нас на Чукотке на семь дней. И всю самую хорошую погоду мы прождали. Первые несколько дней мы шли по одному меридиану. Идем, ночуем, а утром оказываемся восточней того места, где легли.
       — С какой скоростью вы шли?
       — Около 2,5 км в час. Но все "съедал" дрейф. В первые дни мы просыпались в четыре утра и в семь выходили. Останавливались в четыре дня. Потом с каждым днем на пять минут раньше вставали, на пять минут позже ложились, и в конце рабочий день достиг 11 часов.
       — Какая там погода?
       — Вначале было минус 30, ветер не сильный. А в последний день шел дождь при -2...+1.
       — Что представляет собой переход по льдинам?
       — Все движется. Иногда ты видишь, как это происходит. Торос может быть 30 сантиметров, а может — 5 метров. Встретив его, нужно снять лыжи, положить их в сани и дальше, сантиметр за сантиметром, тянуть их на торос.
       — А открытую воду вы видели?
       — Ее очень много. Иногда видишь, что льдина углом встречает такую же, и там, где они соприкасаются, начинаются торосы, а кругом — открытая вода. И надо перебежать на уголок льдины и перейти на другую льдину. Очень часто было такое, что отец — обычно он шел впереди — кричал: "Матвей, давай быстрее!" Я ускорялся как мог, и оказывалось, что у меня есть буквально минута, чтобы перейти на следующую льдину. А дальше начинается большое пространство открытой воды, и непонятно, как и где это пересекать.
       — Каковы размеры льдин?
       — Абсолютно любые. Иногда бывает так: две большие льдины и между ними промоина. А в ней плывет еще одна — маленькая, метра два, и ни о чем не подозревает. Она образует живой мост, и иногда это единственный вариант перебраться. Больших отдельно плавающих льдин не бывает. Есть массивы льда и есть молодой лед, в который вмерзли куски старого. По нему идешь, а он прогибается. Это свойство соленого льда. Страшней всего становилось, когда я видел, что под отцом лед идет волнами. И понимал, что до того, чтоб лед проломился, остаются буквально микроны.
       На стыке льдины все время движутся, и лед долго не может замерзнуть как следует. Остается открытая вода. Это самое опасное. Ты переходишь эти 15-20 сантиметров открытой воды и не знаешь, насколько прочен лед на той стороне. Мы как-то с отцом провалились почти одновременно. Ситуация была такая: мы долго шли по серому льду — где-то с километр. Вечереет, через час нам останавливаться на ночлег. Видим впереди полосу хорошего льда — еще немножко, и будет хороший лед. И вот серый лед кончается, перед нами змейка открытой воды — сантиметров 10-15, после этого опять небольшой кусочек серого льда, а дальше хороший лед, белый. Возвращаться назад слишком долго. Да и не оправдано это, всегда такие штуки переходили...
       Сейчас уже понятно, что мы поленились, не предприняли каких-то действий. Отец без обсуждений взял и пошел. Расстегнул ремень на рюкзаке, чтобы в случае чего можно было сбросить, и пошел. А этот лед оказался слабым и не выдержал его, он упал в воду. При этом я стою на тонком льду, не могу к нему подойти, помочь. Лед подо мной уже дышит. А у него ситуация такая: руки и верхняя часть тела уже на хорошем льду, потому что, когда он понял, что проваливается, сделал какое-то усилие и выбросил свою верхнюю половину на хороший лед. А нижняя с лыжами — в воде. Лыжи он вытащить не мог, а сверху его еще придавил рюкзак. Я начал давать советы, что ему лучше делать; он меня обматерил как следует: я погибаю, а ты мне советы даешь. Потом он, видимо, понял, что я не могу ему помочь, кроме как советами, и начал прислушиваться. А я говорил, что теперь, когда вроде ничего опасного произойти не может, важно не потерять лыжи. В результате он ногами делал правильные движения, вытащил ноги из воды, выбрался. Я подумал, что если он с рюкзаком провалился, то я без рюкзака должен пройти. Тоже не получилось. Но он подал мне руку. А санки через такую штуку легко проходят.
       — Это был единственный случай?
       — Да.
       — А как потом? Холодно, высушиться же надо.
       — Дальше еще нужно было найти место для лагеря, поставить палатку. Пока двигались, холодно не было. А высушить белье невозможно. Это морская вода. Даже в обычных условиях ее свойства таковы: ты высушишь мокрую вещь на батарее, но как только выйдешь на улицу, она снова станет мокрой, потому что соль набирает влагу из воздуха. То есть вещи, впитавшие воду, выкидываются. Синтетические ветрозащитные костюмы воду не впитывают, а запасное белье у нас было. Переоделись. Но запасных ботинок не было — так и пошли в мокрых.
       — Был еще какой-нибудь острый момент?
       — Ну вот, добрались до белого медведя. 5 марта все было нормально, в пять часов мы остановились, в семь поужинали, в девять уже спали. Просыпаемся — кто-то топает вокруг палатки. Понятно, что, кроме белого медведя, некому там ходить. Мы наполовину вылезли из спальников, зажгли налобные фонарики, шаги прекратились. Я достаю ружье, помповый "ремингтон",— оно бабахнет так бабахнет. А в палатке есть два входа — внутренний и внешний. Дмитрий открывал внутренний, когда мы услышали сильный удар по палатке. Со стороны входа есть одно место, где палатка прочно крепится ко льду,— вот туда медведь ударил лапой. Ударил по крюку, порвал палатку. Все происходило молча и молниеносно. В дырку заглянул один его нос. Нос белого медведя — это как нос собаки, но только увеличенный до размеров ведра. И вот этот нос нюхает, пытаясь понять, что же там внутри происходит; мы посветили фонариками на этот нос, ружье наготове, но я пока не стреляю. Нос убрался. Тут Дмитрий открыл второй вход и отпрянул назад. И в 20 сантиметрах от входа мы увидели две лапы, шею и тот самый нос. Вот когда я понял, где он находится, я выстрелил. Медведь прыгнул и убежал.
       — Ты не попал?
       — Попал, я видел небольшие следы крови. Но я не хотел попасть — только отпугнуть. Я подумал, что можно его только разозлить, а еще — неприятно, когда проснешься, а рядом с палаткой туша. Я не охотник. Так что я рад, что не убил его.
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...