Что говорить, изменилась наша жизнь за последние годы. Да нет, мы вовсе не о том, что раньше не было, а теперь вот есть. Мы о конкретных невероятных случаях, которые и представить себе было-то нельзя. Скажите, кто-нибудь за последние семьдесят лет судился в нашей стране с заводами, фабриками и химчистками? Причем не по поводу увольнения, а просто из-за бытовых неприятностей, доставленных этими самыми фабриками и заводами?
Теперь мы не только бегаем жаловаться в суд на "Чару" и МММ, мы и стихийные бедствия на вполне конкретных ответчиков списываем.
Мой третий муж был работником Госкино. Алексея Владимировича часто отправляли в загранкомандировки большей частью в страны Ближнего Востока. Я, как жена декабриста, послушно следовала за ним.
Только донкихоты принимают постоялые дворы за королевские замки. Муж любил окружать себя красивыми вещами. Я, к слову, искусствовед по образованию и легко могу отличить настоящую вещь от умелой подделки. Поэтому во время нашего паломничества в страны Востока, меня проще всего было застать в антикварных лавках и на пестрых базарах.
Но ничто не вечно под луной — командировка закончилась, мы возвращались в Москву. Думаю, многие, кто много лет прожил за границей, поймут наше состояние. Это что-то сродни стихам Булата Окуджавы: "И я вхожу, как в молоко, в осенний дым и понемногу нащупываю в нем дорогу. Пусть медленно. И слава Богу, что в нем не видно далеко."
"Давно оборванная нить соединилася узлами". Видели бы вы лица таможенников, когда я предъявила им декларацию на все купленные произведения искусства. И лица знакомых во время экскурсии по нашей квартире — этакого филиала музея Востока.
Так случилось, в Москве муж так и не смог найти работу. Правда, и возраста он уже был предпенсионного. Целыми днями Алексей Владимирович слонялся среди своих любимых вазочек и статуэточек, сдувая с них пылинки. Однажды, он уснул как обычно в любимом бамбуковом кресле и я уже не смогла его разбудить...
...В годовщину смерти я поехала на кладбище. Уходя из дома, я и не думала, что этот, и без того тяжелый день, превратит все мое прошлое в дым и пепел. В самом прямом смысле. Представьте, возвращаюсь я и вижу...
В палисаднике перед моими домом припаркованы две пожарные машины. К моему окну, из которого валит дым, приставлены лестницы и какие-то люди в спецовках поливают из шлангов то, что раньше было моей квартирой. В первый момент я не могла поверить, что горит именно моя квартира. Начала судорожно пересчитывать этажи. Увы, я не ошиблась дым валил именно из моих окон. Музей Востока полыхал, как высушенная солома. Я бросилась вверх по лестнице.
"Бамбук горит быстрее холста, — почему-то повторяла я, — а фаянс и эмаль трескаются при высокой температуре".
— Куда это вы? — Преградил мне путь пожарный.
Давясь дымом, я пыталась объяснить, что я хозяйка квартиры и, возможно, смогу хоть что-то спасти. Пожарный был неумолим: "Бесполезно." — твердил он, мертвой хваткой вцепившись в мой рукав.
"Неужели я не выключила утюг?" — Терзалась я и совершенно напрасно. В акте Госпожнадзора черным по белому было написано следующее: "Причиной возгорания явился громкоговоритель."
— У меня не было громкоговорителя. — Сдавленным голосом ответила я начальнику пожарного надзора.
— Как же не было? — Отозвался он. — Радио у вас было? Было. Это и называется громкоговорителем.
Я молча на него уставилась, пытаясь соотнести в голове два понятия — радио и этот самый "говоритель".
— Как же он, то есть оно, могло загореться? — Ничего не понимая, спросила я.
— Ну как, и я не знаю. По технике безопасности, уходя из дома нужно выключать все электроприборы из розеток.
— Вы часто выключаете радио, когда уходите из дома? — Поинтересовалась я.
Он только развел руками. Получалось, в пожаре никто вроде как и не виноват. Разве, что Лианозовский электромеханический завод, производитель этих самых громкоговорителей "Маяк".
"Ну как обычно, — подумала я, — Римская империя то же погибла по чистой случайности." Какой-то пятирублевый радиоприемник, коварно притаившийся среди картин и манускриптов, уничтожил мое бесценное материальное прошлое.
— Вы же даже не представляете, сколько у меня сгорело бесценных вещей! — говорила я. — Откуда мне взять деньги на капитальный ремонт?
— Это не ко мне, не ко мне. — Затараторил пожарный, подталкивая меня к выходу.
Я осталась одна с актом в руке, беспомощно глотая воздух. Хорошо хоть, что я могла жить в маминой квартире, а не на остатках пепелища. Денег на ремонт у меня не было и в ближайшей пятилетке не предвиделось. Как говорил мой знакомый: "Все в мире меняется, неизменно одно — моя зарплата".
С такими мыслями я выплыла из здания. "Надо попытаться отвлечься." — Решила я и купила первый попавшийся журнал. По странному стечению обстоятельств, там оказалась заметка юриста о правах обманутых потребителей и даже приводились примеры, когда обычные граждане подавали в суд на нерадивых производителей кофемолок, утюгов и холодильников. "Врут, наверно." — Скептически решила я.
Тем не менее, заметка не выходила из головы и я решила позвонить в редакцию. Я всегда считала, что в редакции звонят, мягко говоря, странные люди с глупыми вопросами, поэтому смущенно попросила позвать автора.
Так я познакомилась с адвокатом Ильей Карпухиным. Что удивительно, он единственный внимательно меня выслушал. После чего Илья предложил встретиться в офисе юридической консультации "Адвокат-потребитель" — оговорить детали.
На другой день я прихватила справку Госпожнадзора и случайно сохранившиеся у мамы таможенные декларации на ставшие золой произведения.
— Ну, что будем подавать в суд? — Встретил меня юрист.
— Разве можно на государство в суд подавать? — Растерялась я.
— Почему же нет? — Улыбнулся Илья.
Оказалось, юридическая фирма "Адвокат-потребитель" создана именно для того, чтобы отстаивать права граждан и, если потребуется, — в суде. Илья пообещал подготовить все необходимые документы и вести мое дело. Он посоветовал мне запастись терпением и упрямством:
— В нашей стране не только обещанного, но и суда три года ждут. — Предупредил меня мой юрист.
Машина правосудия набирала обороты. Актеры менялись. Пока тянулось суд да дело, в Гагаринском межмуниципальном суде менялись не только судьи, но и уборщицы. Руководство Лианозовского завода отчаянно не хотело выплатить мне компенсацию и методично назначало новых юрисконсультов.
Какие бумажки с меня только не требовали. В первом акте трагикомедии мы доказывали, что причиной пожара стало именно радио. Я-то думала, что справки пожарных будет вполне достаточно, но не тут-то было. Проводились десятки экспертиз, испытания радиоприемников и прочие бюрократически-технические процедуры.
Мы, конечно, приготовили список сгоревших вещей, но этого оказалось мало. Нужно было оценить "попорченное и уничтоженное огнем имущество". А если взять во внимание, что большинство вещей были не просто редкими, но и единственными в своем роде, оценить их было совсем непросто. Безусловно, стоимость некоторых вещей я помнила, как таблицу умножения. Кое-что оценила "от фонаря".
Наконец, мы с юристом предоставили список суду. Юрисконсульт завода заявил, что я не могу выступать в качестве эксперта и оценить "столь редкие произведения искусства".
На следующем слушании мы предоставили опись стоимости имущества, заверенную подписями специалистов музеев...
Новый юрист Лианозовского завода выбрал другую тактику. Он сотни раз на разные лады повторял, что в паспорте купленного сто лет назад приемника ясно написано: "не рекомендуется оставлять включенным длительное время".
Илья с присущим ему красноречием прочитал лекцию на тему "Наука виктимология и жизнь". Виктимология — это наука о поведении жертвы, провоцирующей преступника. Ученые-виктимологи считают, что потерпевшие часто сами провоцируют преступления. Они советуют не выключать радио, уходя из дома, а, наоборот, увеличивать громкость. Глупый квартирный воришка может подумать, что дома кто-то есть.
Надо сказать, это не полный перечень препятствий, с которыми нам пришлось столкнуться. Не говоря уже о бесчисленных откладываниях судебных слушаний.
В середине нашего судебного романа Илья предложил мне руку и сердце. Я ответила "да", но пожениться мы не могли. Мужу нельзя представлять в суде интересы жены. С удвоенным нетерпением мы ждали окончания дела. Я не один раз предлагала забрать заявление, но мой юрист вошел в азарт и не хотел сдаваться.
Ничем не примечательным утром мы очередной раз вошли в знакомый до боли и ночных кошмаров зал Гагаринского народного суда. Мы и не подозревали, что этот день был началом конца. Судьи удалились на совещание и через пару часов вынесли приговор: "Лианозовский электромеханический завод должен был выплатить пострадавшей 264 миллиона рублей".
Вы когда-нибудь держали в руках четверть миллиарда? Я и поверить не могла, что все это происходило наяву. Ошалев от радости, я бросилась благодарить любимого юриста. Это же больше 52 тысяч долларов. "Так что, доктор Фауст, — смеялась я, — говорите нет правды на земле?"
Представители завода стояли мрачнее грозовой тучи. Деньги даже для завода нешуточные. Не потянуть время и не потрепать напоследок наши нервы руководство не могло. Юрисконсульт обратился в Московский городской суд с просьбой обжаловать приговор.
Мы напряженно ждали решения.
Судебная коллегия Мосгорсуда приняла решение не изменять приговор. Я была уверена, что завод будет тянуть с выплатой компенсации, но не прошло и двух недель, как мой счет увеличился на 264 миллиона рублей.
На следующий день мы подали заявление в ЗАГС... и начали ремонт.
Алена Мироненко