Можно сказать, что Вячеслав Никонов, внук Вячеслава Молотова, участвовал во всех наиболее интересных событиях 80-х годов. Как секретарь комитета комсомола исторического факультета МГУ он отбирал студентов для обслуживания московской Олимпиады. Как член партии участвовал в похоронах генсеков. Писал речи для Горбачева.
Вообще-то Вячеслав Никонов не собирался делать политическую карьеру. Но когда его пригласили работать в ЦК, он, конечно, не отказался. Хотя ему и пришлось ради этого кое-чем пожертвовать, а именно бородой. Которая, кстати сказать, ему очень шла. Но тем не менее даже и без бороды он проработал в ЦК только год. Рассказывает ВЯЧЕСЛАВ НИКОНОВ.
Самый популярный анекдот 1980 года: "Уважаемые товарищи, вместо обещанного коммунизма в Москве состоятся Олимпийские игры". И действительно, наверное, трудно было найти более подходящую замену. В течение года перед Играми Москва буквально преобразилась — появилось множество современных спортивных сооружений: велотрек в Крылатском, спорткомплекс "Олимпийский", олимпийская деревня. Накануне Игр Москву вычистили в буквальном и переносном смысле — на улицах народа почти не было, зато в магазинах появилась финская колбаса и хорошие сигареты. Как секретарь комитета комсомола курса я отбирал наиболее достойных студентов для участия в Олимпиаде — в качестве обслуживающего персонала, разумеется. Также к нам пришла разнарядка — выбрать девушек для вручения наград. Там даже фигурировали какие-то конкретные параметры — объем бюста или бедер. Помню, мы даже собирались устроить показательный обмер, но потом все-таки ограничились визуальным отбором. Вообще, подобные разнарядки с "конкретными параметрами" приходили довольно часто. Однажды "сверху" спустили заказ на девушку, которая должна была стать депутатом Верховного совета СССР. Девушка, разумеется, должна была быть "спортсменкой, комсомолкой, отличницей". Предполагалось, что и красавицей или хотя бы хорошенькой — не грымз же в Верховный совет направлять.
Ну а Олимпиаду мы тогда провели успешно — даже получили грамоту от райкома партии. Правда, после Олимпиады было несколько персональных дел по аморалке — видимо, кто-то понимал функции обслуживающего персонала слишком широко. Но в целом обошлось без серьезных проколов. Вообще, хотя у нас был идеологический факультет, в 80-е уже многое спускалось на тормозах. Перед своим приемом в партию я чуть не прокололся. Пришел в комитет комсомола и стал рассказывать свежий анекдот про самого лучшего агронома Советского Союза — Брежнева, который собрал такой богатый урожай с Малой земли. А в комнате, оказывается, был незнакомый мне член парткома. На приеме он мне "лучшего агронома" припомнил, но "резать" все же не стал. Более серьезные выводы — исключение из комсомола и с факультета — следовали после серьезных проступков — вроде хулиганства на идеологической почве. На нашем факультете учился один из нынешних известных телеведущих НТВ, и вот однажды он, напившись, решил выкинуть уголок социалистического соревнования с семнадцатого этажа общежития. Уж чем ему мешал этот уголок — не знаю. В результате уголок выкинули, причем кому-то на голову (не специально). За это его точно должны были выгнать из комсомола, а значит и с факультета. Но наши отцы учились вместе, и я лег костьми, чтобы дело ограничилось строгим выговором.
В начале 80-х началась череда больших похорон. Еще один популярный анекдот тех времен: "Уважаемые товарищи, вы будете смеяться, но у нас опять умер генсек". Может, это и кощунственно, но к этому относились скорее с юмором, чем со скорбью. Правда, один негативный момент все же был — как правило, похороны приходились на холодное время года, так что прежде чем отдать последний долг, приходилось основательно померзнуть. Приход Андропова восприняли очень хорошо — во-первых, появился новый более дешевый вид водки — "андроповка", во-вторых, он говорил вполне толковые вещи. Помню, он опубликовал в "Коммунисте" статью, что-то на тему "Мы не знаем страну, в которой живем". Тогда это было очень свежо. Мы еще обсуждали это на партсобраниях.
Моему деду — Вячеславу Михайловичу Молотову — Андропов тоже нравился. К тому же он был его выдвиженец — Молотов выдвинул молодого Андропова в связи с венгерскими событиями. Говорят, именно Андропов распорядился вернуть деду отобранный у него партбилет. Но сделал это уже Черненко. Черненко был первый генсек, о котором Молотов не знал вообще ничего. За дедом тогда прислали машину, чтобы отвезти в Кремль. Дед очень волновался. Помню, когда приехал, сказал: "Очень плох Константин Устинович". Напомню, что Молотову в то время было 94 года, а Черненко лет на двадцать меньше, но по сравнению с дедом он выглядел полной развалиной. Мой дед был крепким стариком. Почти всю жизнь он придерживался строгого распорядка и довольно строгой диеты. Утром ел творог со смородиновым вареньем и кашу. В обед обязательно рюмка водки или хорошего коньяка, селедочка на закуску, салат. На ужин — что-то легкое. После обеда он всегда спал ровно час. Даже когда у него были гости, вставал, извинялся и исчезал на часок. Я читал, что Черчилль тоже всегда спал после обеда. И еще дед обязательно гулял — каждый день по полтора часа, невзирая на погоду.
С дедом мы всегда были друзьями, хотя он стал мне интересен гораздо раньше, чем я ему. Помню, он заставлял нас с сестрой соревноваться — называл страну, а мы должны были назвать столицу и лидера государства — это в дошкольном-то возрасте! Позже, когда я поступил в университет, мы любили с ним спорить на партийные темы. Дед так и остался твердокаменным коммунистом. На каждый съезд партии он писал письмо с рекомендациями, что нужно исправить в партийной политике. Когда дед умер, в тот же день на дачу приехали люди из КГБ и изъяли все его личные документы — вплоть до поздравительных открыток и фотографий, а дачу опечатали. На Грановского к нам тоже приезжали, но предварительно позвонили, и у меня было десять минут, чтобы хоть что-то спрятать. Где эти бумаги сейчас, я не знаю, зато мне известна судьба дедовской библиотеки, которую у него изъяли в 57-м. Ее свалили в подвал МИДа, а потом что-то там прорвало и библиотеку затопило. После деда осталось 500 рублей — на похороны.
Горбачева он воспринял тоже хорошо — как энергичного и, главное, молодого руководителя, который, есть надежда, не умрет через год. Первые результаты политики Горбачева я почувствовал, как ни странно, в Америке, куда уехал на трехмесячную стажировку. Мне приходилось объезжать несколько университетов и везде требовались сувениры. В качестве сувенира лучше всего шла русская водка, которая в обычном магазине стоила $12, а в посольском всего $2 — как говорится, почувствуйте разницу. Естественно, свои водочные запасы я пополнял именно в посольских и консульских магазинах. И вот приезжаю я в Сан-Франциско в полной надежде обновить свой водочный запас. И вдруг как гром с ясного неба — в консульстве нет водки. Оказывается, в Союзе началась антиалкогольная кампания. Но чтобы нарваться на нее в Сан-Франциско!
С 88-го началась бурная политическая жизнь. Пошла волна антисталинских публикаций. Нашей семьи это тоже коснулось. Писали, например, что моя мама — Светлана Молотова — отказалась от своей матери, когда ту арестовали, что было полной чушью. Мама это очень сильно переживала и в конце концов сердце не выдержало — она умерла, не дожив десять дней до своего 60-летия.
С конца 80-х началась моя политическая карьера. Я никогда ее особенно не планировал — меня вполне устраивала моя академическая работа. Но видимо, "так сложились звезды". В то время шли активные дискуссии по поводу выборов в Верховный совет. Я тоже в них участвовал, поскольку хорошо разбирался в выборной системе — на примере американского опыта. Сыграло это роль или нет, но моя карьера пошла стремительно — в 88-м меня избрали секретарем парткома факультета. А уже в 89-м пригласили на работу в ЦК КПСС. Тогда же я стал самым молодым доктором исторических наук в Советском Союзе. Одновременно со мной в ЦК пришло много молодежи — Малашенко, Ястржембский. Правда, из-за работы в ЦК мне пришлось расстаться с бородой. Когда-то, заболев ветрянкой, я перестал бриться, и мне это понравилось. Но в ЦК мне намекнули, что бородатым здесь не место — пришлось сбрить.
В ЦК я пришел с дрожью — думал, там такие люди, такие кадры. Но общий уровень оказался довольно средним — повыше, чем в сегодняшней Думе, но пониже, чем на истфаке. В течение года я стал одним из главных спичрайтеров — писал тексты и для Горбачева, и даже для Крючкова. Обычно мы сидели на даче в Волынском — иногда месяцами. Какие-то тексты писались "на троих", для каких-то требовалось больше двух десятков спичрайтеров. Горбачев был непривередливым читателем. Он внимательно читал только речи на международные темы, а на внутренние часто импровизировал. Кстати, лично с Горбачевым я познакомился гораздо позднее, когда он уже перестал быть генсеком и президентом. А тогда меня к нему не подпускали.
В то время у нас в ЦК шли бурные дискуссии на партсобраниях. Всегда выступали два человека — я и Зюганов. В нашем отделе Зюганов отвечал за региональные связи и объездил почти всю страну, что, конечно, ему очень помогло в дальнейшем.
Но в 90-м я из ЦК тем не менее ушел в совершенно новую для того времени организацию — администрацию президента СССР. Но и там работал недолго — уже по совсем не зависящим от меня причинам.
Записала СВЕТЛАНА Ъ-СМЕТАНИНА