Увидев на прилавке толстый том под названием "Лучшее в Москве", я не смогла усмирить свое маниакальное желание иметь только лучшее и книгу купила. Телефоны самых разных учреждений изредка прерываются тут сведениями более повествовательного характера: например, какой в Москве климат (вот уж, право, не лучшее в Москве) и куда поехать за границу, если все лучшее в Москве уже познал. Первый же набранный мною номер турагентства оказался неправильным, так что я решила, что книгу следует читать как роман, а не использовать как справочник. И вдруг на 559-й странице, после аптек и казино, музеев и кладбищ неожиданно появилось знакомое ФИО. Вслед за Центральным домом художника шел Бакштейн Иосиф Маркович, консультант по современному концептуальному искусству, готовый принять ваши звонки с 9 до 24 часов (на самом деле он директор Института современного искусства, но такая организация в справочнике не значится). Оправившись от изумления, я обнаружила еще множество имен знакомых искусствоведов под их домашними телефонами, с часами для консультаций. У кого-то рабочий день оказался довольно коротким, у кого-то — по профсоюзным нормам, а некоторые готовы консультировать аж до часу ночи. Около телефона Ольги Свибловой (она директор Московского дома фотографии, но в списке фигурирует как частное лицо) часы работы не указаны, и правильно: дозвониться по этому телефону, насколько мне известно, абсолютно невозможно.
Привидевшаяся мне картина — искусствоведы, уныло сидящие у телефона до глубокой ночи в ожидании чьего-нибудь звонка — склоняет к печали. Нет, о реальной судьбе всех перечисленных в этом издании я не беспокоюсь — все они благополучны и, вероятно, беспечно дали кому-то свой телефон с указанием, до которого часу им можно звонить. И вообще, конечно, приятно, когда твои хорошие знакомые оказываются "лучшим в Москве". Однако невесело, что именно искусство породило единственную страницу в книге, где фигурируют нуждающиеся кустари-одиночки.
Но как художественный образ это выразительно и реалистично. Именно так и обстоит дело. Москва живет, работает, празднует, ликует. Творческий субъект сидит в одиночестве и злобствует, поскольку выражается он, как герой гениального романа Олеши "Зависть", слишком цветисто, чтобы быть понятым и принятым массами. Добро бы стать как все и присоединиться ко всеобщему восторгу. Походить по Манежной, полузгать семечек. Заглянуть по соседству в музей Шилова.
В общем, это я уже о Москве и ее празднике. "Кто в Москве не бывал, красоты не видал",— простодушно и нелепо утверждает транспарант над Тверской. "Я люблю Москву",— суфлирует другой. Хоть бы раз Москва сказала, что любит нас. Причем желательно не славянской вязью.
Москва готовится к празднику. Открыт наконец памятник Петру. Открыт памятник Даниилу Московскому. Памятник Достоевскому, которому монумент в свое время не достался, хотя он значился еще в ленинском плане монументальной пропаганды, почти установлен около Ленинской библиотеки. На ней тем не менее натянут огромный портрет Жукова — чтобы не пропадал после давнего майского юбилея и чтоб сгладить мрачность противоречивого писателя мрачностью непротиворечивого маршала. На Манежной к мишкам и зайчикам прибавилась квадрига без возничего и колесницы, которая как будто соскочила с пустого фронтона Манежа. Автор тот же, что и у мишек, и удалась скульптура ровно в той же мере. В общем, хорошо, что возничего нет — скульптор, вероятно, трезво оценил свои возможности. Ему же принадлежит и проект хрустальной часовни, под который, даром что он отвергнут, на Манежной собирают подписи; так что, глядишь, и будет она.
Публика по Манежной бродит двух родов. Одни — неприкаянные иностранцы; другие — "зеленые", но не по возрасту и не по экологическим убеждениям, а по социальному положению, как у Блока, если кто помнит: молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели. Кажется, этим двум категориям праздник главным образом и адресован.
Поют и по телевизору. В фильме "Лучший город Земли", показанном по ОРТ, песни о Москве идут в оригинальном исполнении, в хронологическом порядке и в сопровождении соответствующей хроники, тонко смонтированной и остроумно синхронизированной с текстом. Приятно было услышать Утесова, одного и вместе с Эдит, Бернеса и канувшего в реку истории Жана Татляна, который пел исторический супертвист Арно Бабаджаняна, по названию которого назван весь фильм. А хроника напомнила, что в Москве, оказывается, были огромные красивые площади. В частности, Манежная.
По НТВ же показали нечто противоположное — не ретро, а римейк, "Десять песен о Москве", где Сукачев поет за Окуджаву, а Кикабидзе с Вайкуле (привет из многонационального СССР) — за Утесова с Эдит. Песни почти те же, в деталях есть отличия: "Утро красит нежным светом" на НТВ укорочено на два куплета, в которых упоминается Сталин. То есть песня была исполнена в брежневском варианте, что соответствует всей стилистике фильма.
Голоса у нынешних не чета Бунчикову (из участвовавших в проекте поет, собственно, одна Лариса Долина), так что, приглушив звук, я занялась изучением того, на каком фоне снят тот или иной эпизод. Разнообразия почти не наблюдалось: либо высотные здания, либо храм Христа Спасителя. Я, в общем, давно подозревала, что последний завершает именно этот архитектурный проект, тем более что высотки строились как раз в диалоге с Дворцом советов, на постройку которого тогда еще надеялись. ХХС явно занял место главного идеологического центра, даже, можно сказать, штаба, поскольку в нем, по сообщениям прессы, масса производственных помещений с факсами, телефонами и, вероятно, офисной мебелью.
Показывали ХХС, однако, назойливо часто. Но главное, фильм был сделан в духе того, как нашим мэром понимается реставрация: долой исторические остатки, сделаем заново, дешевле, быстрее и "крысивее". Дерматиновый храм Христа Спасителя выдает неистребимую любовь массы к шубе под котик и шпону под орех.
В музыке римейк — это весело и, главное, не опасно, потому что обратимо. Но хамоватая архитектура московского центра подминает под себя редкие памятники подлинной истории: снесен дом Сухово-Кобылина на Страстном бульваре, дом композитора Варламова на Никитском бульваре. Что-то надстроено и искажено до неузнаваемости.
Между прочим, уничтожается именно то, что относится к лучшим, самым достойным годам в московской истории — тем, когда она не была столицей, противостоя холодной муштре Петербурга. Но уже давно Москва несет бремя официальности и, увы, лелеет ее.
Мы любим Москву живую, нелепую, пеструю, частную и небанальную. Но получается, что чествуем мы Москву державную, почвенническую, мессианскую, третьеримскую — а значит, прежде всего советскую. Иногда закрадывается подозрение — может быть, мы празднуем не 850-летие Москвы, а 50-летие 800-летия Москвы?
Правда, ожидается событие, которое по своей сенсационности, с моей точки зрения, затмевает московский юбилей: в понедельник в Москве открывается Исторический музей, экспозицию которого из ныне живущих не помнит, кажется, уже никто. Может, это поможет формированию исторического, а не мифологического сознания?
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ