В 20-е годы во время прибытия очередной партии зэков на Соловки между блатнячками возникала публичная дискуссия. Воровки восклицали: "Хоть воруем, да собой не торгуем", проститутки возражали: "Торгуем своим, а не краденым". Полемику соловецких узниц продолжают в сократической беседе МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ и МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ.
М. Н.: Продажа Родины есть один из самых увлекательных и по крайней мере в настоящее время сугубо национальных видов спорта. В самом деле, к этому делу так или иначе стремятся приложить руку все — от генерала до самого скромного люмпена. Забавно, что на этой почве сходятся люди совершенно почтенные — генералитет, профессура, министры etc., и публика весьма отпетая. И никакого противоречия, классового или ментального, между ними не возникает.
М. С.: Столь величавая картина может возникнуть перед взором лишь если придавать термину "продажа Родины" крайне расширительное толкование — в духе незабвенной 58-й статьи УК 1926 года. Если всякое взаимовыгодное сношение россиянина с юридическим или физическим лицом иностранного происхождения — безотносительно к тому, наносится ли этим ущерб интересам РФ и даже без внятного указания на то, в чем эти интересы заключаются — считать продажей Родины, тогда конечно. Если попытаться формализовать этот термин, возможно, рассуждения о национальном спорте окажутся несколько преувеличенными.
М. Н.: Я думаю, у каждого человека есть некоторый порог честности, если так можно выразиться. В советское время переход за этот порог описывался старинным словом "халява" — вопрос состоял только в том, от какой именно халявы не отказывался тот или иной гражданин. Но в том или ином виде халява существовала для всех и каждого. Когда наступили времена более либеральные и в смысле необходимости добывания средств к существованию более жестокие — понятие "халява" каждый стал трактовать в меру своих возможностей. По сути, реализация "высвобождающегося", скажем, военного имущества в свою пользу или, допустим, захоронение чужих радиоактивных отходов на территориях, где все равно никто не живет, — суть деяния предосудительные с точки зрения закона. Но какой россиянин бросит первый камень?
М. С.: Приведенные примеры не вполне удовлетворяют требованиям всеобщности. Подобно тому как чтобы заниматься скотоложством, надо как минимум иметь в своем владении домашний скот, так и чтобы распродавать военное имущество, надобно занимать должность в интендантском ведомстве etc. Тем самым далеко не каждый человек, хотя бы он того и страстно желал, имеет возможность совершать деяния, условно именуемые "продажей Родины", — и где же тут национальный спорт?
М. Н.: Если бы некую Спартакиаду по означенному виду можно было бы организовать, она, вероятно, проходила бы под девизом "Что охраняю, то имею". Но здесь мы перейдем к материям, относящимся к социальной адаптации, — то есть к определенному моменту жизни всякая зрелая особь получает в свое распоряжение нечто материальное и чужое. Далее вопрос, во-первых, в том, можно ли от этого чужого отщипнуть хоть кусочек, и, во-вторых, так ли это скверно. И вот опыт Аляски показывает, что в нашем случае, пожалуй, и вовсе не скверно. В рассуждении природных богатств мы, конечно, много потеряли. Но люди-то на Аляске живут куда как получше своих менее удачливых соседей — обитателей Чукотки. Так и в остальном: ну продали какие-то там боеголовки — но хоть квартиры себе построили, дачи. А от боеголовок буквально никому ни тепло ни холодно.
М. С.: Я не думаю, что уступка Аляски американцам, совершенная императором, и тайное хищение боеприпасов с целью последующей продажи, совершенное офицером, суть явления однопорядковые. Хотя бы уже потому, что 7 миллионов долларов, полученные за Аляску, пополнили российскую казну, а деньги за казенные боеприпасы пополнили частный карман. Но дело даже не в этом, а в присущей россиянам привычке не различать сферы частных и публичных интересов. Эта привычка в равной мере выражается как в склонности к казнокрадству, так и в склонности называть продажей Родины всякие поступки — и вполне дозволенные, и предосудительные, но не продиктованные сознательно изменническими намерениями. Не будем же мы утверждать, что всякий расхититель казенного добра сознательно делает это по поручению враждебной державы и во ее благо? Продажей Родины — что было бы корректно как в правовом, так и в нравственном смысле — следует называть лишь государственную измену (high treason, как выражаются англосаксы), — но много ли таких нечестивых предателей среди бесчисленного сонма российских казнокрадов?