Вышел первый после новогодних каникул номер газеты. "А все-таки это событие из ряда вон выходящее", — подумали сотрудники Ъ и решили позвонить своим знакомым: очень уж хотелось узнать, что волновало их в тот день, когда нас больше всего волновал этот номер.
Юрий Кабаладзе, шеф пресс-службы внешней разведки:
— С утра я подумал о том, когда же наконец кончится зима! Ненавижу! А сейчас я только что из очень хорошего ресторана, и поэтому мыслей у меня вообще нет.
Дмитрий Пономарев, президент Профессиональной ассоциации участников фондового рынка:
— Подумал о дальнейшем развитии бизнеса — и сразу же ощутил некоторый дискомфорт. Вообще, такие мысли всегда приводят к потере спокойствия. Назначил дополнительные, незапланированные встречи — дискомфорт постепенно исчезает.
Борис Краснов, художник-постановщик:
— С самого утра я сдавал Сванидзе макет его новой студии "Зеркало". Потом этот макет принимал Сагалаев. Принял.
Александр Адабашьян, сценарист, художник, актер:
— Думать приходится обо всем одновременно. На днях выронил во дворе ключи от машины — их, разумеется, мгновенно подобрали. Так что пришлось отдавать свою "шестерку" "в починку" — чтоб замки поменяли. Думаю о том, что пятого числа мне лететь в Париж и что писать мне там сценарий. И что сценарий этот будет про двух спортсменов, ходоков на пятьдесят километров. Пока получается стопроцентно французская история — вот мучаюсь, думаю, надо одного из ходоков сделать русским. А то как-то неудобно.
Константин Боровой, бизнесмен:
— Сегодня я участвовал в телевизионных дебатах с коммунистами. Весьма забавное, должно быть, получилось зрелище. Я, по крайней мере, до сих пор не могу успокоиться. Потому что коммунисты — абсолютно неубеждаемый народ. Я битый час говорил им о том, что устроить новый пожар мировой революции сейчас просто невозможно и лучше заняться каким-нибудь другим, пусть столь же непристойным, но хоть более или менее реальным делом. А в личном плане меня волнует состояние здоровья моей жены: она тут что-то прихворнула. Да и самочувствие российского президента Ельцина я принимаю близко к сердцу.
Борис Мессерер, художник:
— Если быть честным до конца, то в тот момент, когда вы мне позвонили, я занимался откровенно не своим делом: составлял трехтомник поэтессы Беллы Ахмадулиной. Оказалось, что разбирать архив Беллы Ахатовны — увлекательнейшее занятие. Огромное количество текстов, созданных этой замечательной поэтессой, было просто утеряно и еще большее — утеряно условно, иначе говоря, когда-то опубликовано и счастливо забыто. Особенно это касается ее переводов из славянских поэтов — сербских, болгарских, словацких, а также переводов с венгерского. Найти их теперь можно только в старых толстых журналах. Этим я и мои помощники и занимаемся круглые сутки. На очереди — открытие еще одной Атлантиды: мы собираем по крохам дружеские посвящения и прочие "необязательные заметки" Беллы Ахатовны. Хочется верить, что при нежном и дружеском участии благотворительного фонда Альфа-банка эту работу мы завершим и трехтомник Ахмадулиной в скором времени увидит свет.
Владимир Молчанов, телеведущий:
— Мысль у меня единственная, но очень серьезная: как замечательно, что у РЕН-ТВ теперь целый канал и как трудно лично мне делать еженедельную передачу! Заботит меня, по большому счету, сейчас только одно — как превратить этот нечеловеческий конвейер в более или менее творческий процесс. Временами мне кажется, что это просто невозможно, временами — что какие-то правильные шаги в этом направлении мы уже сделали. Что думают по это поводу зрители, мы узнаем позже. А что думают наши сотрудники, видимо, не узнаем уже никогда — потому что такой темп работы возможность поразмышлять исключает полностью.
Николай Бех, президент "КамАЗа":
— Меня волнует одна проблема — принятие налогового законодательства. Положение, в котором сегодня оказались предприятия, — это путь в никуда. По крайней мере это не путь подъема экономики. Мы не просим помощи, нам просто нужны условия для самовыживания. А это, в первую очередь, снижение налогового бремени с предприятий-производственников. Другая больная точка — отсутствие живой денежной массы. Понимая, что сегодня нельзя запускать бумажный станок, мы готовы к товарной эмиссии. А как один из вариантов притока живых денег, я давно уже говорю, нужна сверхпрограмма по экспорту. Каждый новый живой рубль, пришедший в Россию из-за рубежа, во сто крат крепче того, что путем взаимозачетных операций переходит от одного предприятия к другому внутри России.