Роман Иэна Макьюена "Амстердам", получивший в позапрошлом году Букеровскую премию, вызвал восторги поклонников черного юмора и брезгливые усмешки приверженцев русской литературной задушевности. "Невинный", только что выпущенный издательством "Независимая газета", написан десять лет назад, задолго до "Амстердама". Он еще жестче, еще безличней, еще холодней. Еще больше отдает Ивлином Во.
Пару недель назад в сводках информационных агентств прошло сообщение о том, что в Интернете появилась большая подборка строго засекреченных материалов ЦРУ. После их описания следовал комментарий специалиста, из которого можно было сделать вывод: сенсационность события в том и только в том, что на материалах стоит гриф "Совершенно секретно". Покров тайны — единственное, что делает их сколько-нибудь занятными. Сами по себе они неинтересны, да и просто бессмысленны.
В этой истории содержится поучительная метафора: всякая разведывательная деятельность, как она видится обывателю, абсурдна. Может быть, дело в нравственном императиве, который побуждает нас смотреть на шпионаж как на занятие априори низкое и аморальное; может быть, налогоплательщику мерещится, что под прикрытием грифа "Секретно" какие-то самодовольные болваны прожигают его денежки. Так или иначе, на этом базовом раздражении строится завязка романа Иэна Макьюена "Невинный, или Особые отношения". Все начинается с того, что молодой английский инженер приезжает в 1955 году в Германию, чтобы принять участие в оборудовании Берлинского туннеля.
Этот туннель — один из самых примечательных разведывательных проектов времен холодной войны, изящный и глубоко бредовый одновременно. Суть в том, что из западной части Берлина был сделан подкоп в восточную — туда, где шли кабели связи. Англо-американская разведка получила возможность прослушивать разговоры советских вояк друг с другом и с Москвой.
В первой половине романа ничто не предвещает беды: протагонист честно монтирует магнитофоны и однажды в свободный вечер знакомится с молодой немкой. Отдаленное похрюкивание дьявола за сценой впервые раздается, когда мы узнаем, что герой, двадцати пяти лет от роду,— девственник. "Невинный" на некоторое время превращается из шпионского романа в роман инициации. Сдержанная эротика и мелодраматический фрейдизм напоминают о Фаулзе; берлинский фон — о Ле Карре. Все взрывается, когда в день помолвки в квартиру любящей пары вламывается бывший муж Марии. В жестокой драке английский джентльмен откусывает немецкому сопернику щеку, затем невеста проламывает экс-супругу череп.
Искусство Макьюена состоит в том, что при желании этот треугольник — наивный англичанин, немка старше его, ее пьянчуга-муж — можно рассматривать как пародию на старомодные романы, где образы непременно были собирательными и несли какую-то тяжелую символическую нагрузку. Но пародия сделана так ненавязчиво, что каждый эпизод в отдельности может быть прочитан как добротная реалистическая проза. Только все вместе они образуют контекст, заставляющий вспомнить богемное прозвище автора — Ian Macabre.
Самое приятное в литературном смысле и самое отвратительное в части физиологичности описаний начинается дальше, когда молодые наконец решают, что же им делать с убитым. На протяжении трех десятков страниц Мария и Леонард расчленяют труп Отто. Вот где сходятся, дополняя друг друга, немецкое трудолюбие и английский практицизм. Вот где — в трудной, но необходимой работе — проявляются лучшие черты национальных характеров. "Золинген. Это просто работа. Отдав Марии левую руку, он не стал отдыхать. Он засунул руки за шиворот Отто. Позвонки на шее были прямо-таки созданы для того, чтобы вставить между ними пилу. Мария сидела на деревянном стуле у открытых ящиков. Она брала каждую очередную часть своего бывшего мужа на колени, терпеливо, почти с материнской заботой оборачивала и заклеивала ее и аккуратно укладывала вместе со всем прочим. Сейчас она заворачивала голову".
В этом отрывке можно уловить сходство с сорокинской "истерикой стиля". Но у Макьюена это не доминирующий прием, а один из многих. То, как тягуче и ритмично Макьюен развивает сюжет, заставляет вспомнить медлительное развитие равелевского "Болеро": новый ход появляется точно тогда, когда терпеть монотонный мотивчик уже не остается сил.
Как и в "Амстердаме", к финалу "Невинного" темп действия резко ускоряется, и самая вязкость начала кажется совершенно оправданной и единственно возможной. Как вы понимаете, перед каждым, кто только что расчленил труп, встает один, но принципиальный вопрос: куда его девать? Герой Макьюена начинает продолжительную прогулку по Берлину с двумя тяжелыми ящиками. Сердобольные прохожие стремятся помочь ему, бдительные собаки облаивают ношу. После долгих и мучительных странствий Леонард помещает ящики с Отто в секретный туннель, в ту его часть, которая проходит под контролируемой советскими войсками территорией. Дело за малым — "сдать" туннель русским, и следы преступления останутся на вражеской территории.
Я не буду пересказывать развязку, но уверяю вас: несколько заключительных кульбитов выставляют полными идиотами и МИ-6, и ЦРУ, и КГБ. Да и весь род человеческий. Для последней ухмылки Макьюен находит место уже за пределами романа: в последних строчках автор выражает благодарность своим консультантам — патологоанатомам из Мертон-колледжа.
На русском языке нет похожей прозы. Наивно было бы рассуждать о том, что отечественной сатирической традиции, водянистой и построенной большей частью на интонациях, а не на драматических коллизиях, не повредила бы прививка композиционной изощренности британского black humor. Замечу только, что современная английская проза так же относится к русской, как шпионские страсти пятидесятых — к разрушению Берлинской стены. Между прочим, роман Макьюена можно прочесть как комментарий именно к этому событию, но в истории, как и в частной жизни своих персонажей, его интересует только комическая сторона.
В заключение — несколько спекулятивное, но напрашивающееся рассуждение. Иэн Макьюен родился в 1948 году, и в астрологическом смысле он принадлежит к тому же поколению, что и русские писатели Евгений Попов и Лев Рубинштейн. Странным образом нарративы Макьюена прямо оппонируют ироническому добродушию Попова. Но вот разреженный, ледяной воздух рубинштейновских фраз как-то вспоминается при чтении Макьюена. Дело, наверное, в том, что концептуалист Рубинштейн так или иначе следует за обэриутами. А романы Макьюена как раз такие, какой должна была бы быть постобэриутская большая проза, если бы в России каким-то чудом оказалось возможным ее написать.
Иэн Макьюен. Невинный, или Особые отношения. М.: Изд-во "Независимая газета", 2000.