Бешеные детки
200 дней общественных работ, $2 тыс. штрафа и год условного заключения — таков приговор рецидивистке Пэрис Хилтон, попавшейся с пакетиком кокаина. Светская львица имеет долгую историю правонарушений, но за все это отсидела лишь 23 дня. Причина такой гуманности правосудия очевидна — Пэрис слишком богата, чтобы отбывать наказание наравне с обычными правонарушителями. Золотая молодежь во все времена доставляла хлопоты своим родителям и государству и всегда выходила сухой из воды, потому что преступления молодых богачей были и остаются средством поддержания социального порядка.
"Синие" и "зеленые"
В первой половине VI века на Византию обрушилась страшная напасть. В ту пору в стране огромной популярностью пользовались бега на ипподроме, и многие византийцы примыкали к той или иной партии болельщиков. Партия венетов, или "синих", объединяла аристократию и всех тех, кто был с ней связан либо стремился ей подражать. В партии прасинов, или "зеленых", состояли преимущественно торговцы, моряки и ремесленники. Пришедший к власти в 527 году император Юстиниан открыто поддерживал аристократов, и "синие" почувствовали, что настала пора окончательно разобраться с фанатами команды "зеленых". Наиболее агрессивных болельщиков, в основном крепких молодых людей, готовых на все ради своих команд, называли стасиотами. Стасиотами "синих" были, как правило, отпрыски знатных и богатых семейств, а также их молодые прихлебатели, всегда готовые покутить за счет состоятельных патронов. Так что стасиотов "синих" вполне можно было бы назвать золотой молодежью. И эти обеспеченные и благополучные молодые люди развязали в Константинополе подлинный террор.
Началось все с того, что "синие" стасиоты изобрели для себя особую моду. По словам очевидца событий историка Прокопия Кесарийского, они "стали стричь волосы совершенно иначе, чем остальные римляне (то есть византийцы.— "Деньги"). Они совершенно не подстригали усы и бороду, но постоянно следили за тем, чтобы те были у них пышными, как у персов... Накидки, широкие штаны и особенно обувь у них и по названию, и по внешнему виду были гуннскими". В общем, представители константинопольской элиты стремились выглядеть как варвары, а вскоре начали и вести себя соответствующим образом. Летописец сообщает: "Поначалу почти все они по ночам открыто носили оружие, днем же скрывали под одеждой у бедра небольшие обоюдоострые кинжалы. Как только начинало темнеть, они сбивались в шайки и грабили тех, кто выглядел поприличней, по всей агоре и в узких улочках, отнимая у встречных и одежду, и пояс, и золотые пряжки, и все прочее, что у них было. Некоторых же во время грабежа они считали нужным и убивать, чтобы те никому не рассказали о том, что с ними произошло".
Что же предпринимали городские власти? А ничего, потому что константинопольские чиновники и стражи порядка либо сами состояли в рядах "синих", либо боялись перейти дорогу партии, которую поддерживал сам император. Прокопий писал: "Так как преступления продолжались, а стоящая над народом власть не обращала на злодеев никакого внимания, дерзость этих людей постоянно возрастала... И происходило это не во тьме, и не в тайне, но во всякое время дня, в любой части города, причем случалось, что злодеяние совершалось на глазах у самых именитых лиц. Ведь им не нужно было скрывать злодеяние, так как над ними не висел страх наказания, но, напротив, у них даже появилось своего рода побуждение к состязанию в проявлении своей силы и мужественности, когда они одним ударом убивали какого-нибудь безоружного встречного".
Надо сказать, что террор золотой молодежи, связанной с тогдашней партией власти, вышел боком самому императору. В 532 году "зеленые", уставшие от бесчинств "синих", потребовали у Юстиниана пресечь беспорядки, тот отказался, и вскоре Константинополь охватило мощнейшее восстание, едва не стоившее императору трона. После этого власть старалась держать в узде свою молодую элиту. Однако это не всегда удавалось.
Молодым людям свойственно искать пределы дозволенного, совершая рискованные и сомнительные с точки зрения закона и морали поступки. Молодые люди из богатых и влиятельных семей порой решают, что им дозволено все. В эпохи, когда власть следит за порядком и стремится соблюдать хотя бы видимость законности, эскапады золотой молодежи обычно ограничиваются кутежами и экспериментами в области моды. Но бывает, что власть сознательно закрывает глаза на выходки молодых и богатых. А золотая молодежь начинает представлять опасность для окружающих и для самой себя.
Макарони носили необыкновенно высокие парики, увенчанные маленькой шляпкой, были манерны, женоподобны и говорили на каком-то птичьем жаргоне, мешая слова из английского, итальянского и французского
"Жаловаться на них было невозможно"
В эпоху развитого феодализма в обычае молодых дворян было гулять и веселиться на полную катушку. В эпоху рыцарства для благородных господ было вполне естественно въехать на коне в крестьянский дом, чтобы укрыться от дождя, или похитить невесту какого-нибудь простолюдина, так что на такие мелочи никто не обращал внимания — они оставались безнаказанными. Но на заре Нового Времени отношение к подобным действиям начало меняться.
Буржуазные революции несли с собой идею равенства перед законом, причем нарушителей ждали серьезные кары. Так было и во времена Английской революции XVII века, и во Франции времен Робеспьера. Однако на смену революционным режимам приходила реакция, и золотая молодежь отыгрывалась на тех, кто недавно ратовал за равноправие. Новая власть, разумеется, смотрела на это сквозь пальцы.
В Англии второй половины XVII века, когда республику Кромвеля сменила возрожденная монархия, идея равенства перед законом считалась чем-то вроде опасного безумия. Виктор Гюго описал тогдашние настроения в английском обществе в романе "Человек, который смеется": "Англия покаялась в своих тяжких прегрешениях и вздохнула свободно... Дух неповиновения рассеялся, восстанавливалась преданность монарху. Быть добрыми верноподданными — к этому сводились отныне все честолюбивые стремления. Все опомнились от политического безумия, все поносили теперь революцию, издевались над республикой и над тем удивительным временем, когда с уст не сходили громкие слова "Право, Свобода, Прогресс"; над их высокопарностью теперь смеялись... Что было бы, если бы каждого встречного и поперечного наделили всеми правами?.. Мыслимо ли, чтобы страна управлялась гражданами?"
В такой обстановке дворянская молодежь чувствовала себя совершенно безнаказанной и развлекалась по полной программе. Гюго описывал, как веселились члены Клуба весельчаков (Fun Club): "При Иакове II один молодой лорд миллионер заставил хохотать весь Лондон: он ночью поджег для забавы чью-то лачугу; его объявили королем fun. Несчастные обитатели лачуги спаслись в одном белье, лишившись всего своего убогого скарба. Ночью, когда обыватели спали, члены Фан-клуба, все представители высшей аристократии, бродили по Лондону, срывали с петель ставни, перерезали пожарные кишки, вышибали дно у бочек с водой, снимали вывески, топтали огороды, тушили уличные фонари, перепиливали столбы, подпиравшие ветхие стены домов, разбивали оконные стекла, в особенности в бедных кварталах. Так поступали с бедняками богачи. Жаловаться на них было невозможно".
Другие развлекались еще более экстремально. В эпоху Реставрации в Англии стали появляться банды молодых хулиганов, которые занимались тем же, чем и византийские стасиоты,— грабили и убивали. Существовали банды мунов, гекторов, мочалок, мохоков, хокабитов... Сейчас уже нелегко сказать, где тут были обыкновенные разбойники, а где — скучающие юные аристократы, но про хокабитов и мохоков известно, что они были из числа джентльменов. Современники всячески проклинали высокородных бандитов и даже сравнивали их с библейскими Гогом и Магогом, благо названия шаек были созвучны названиям племен — предтечи апокалипсиса. До нас дошел стишок с проклятиями в адрес этих хулиганов, из которого ясно, как они проводили свободное время: "Кровавыми ножами творят над нами зло, и если не убили, считай, что повезло. Перевернут карету, и ты уже в грязи. От Гога и Магога нас, Господи, спаси!"
Так золотая молодежь приучала вчерашних граждан республики к тому, что власть теперь принадлежит знатным и богатым, а не тем, на чьей стороне закон. Нечто подобное произошло и во Франции времен Термидора.
В эпохи, когда власть следит за порядком и стремится соблюдать хотя бы видимость законности, эскапады золотой молодежи обычно ограничиваются кутежами и экспериментами в области моды
В 1794 году в Париже была свергнута диктатура якобинцев, и все ее вожди, включая Робеспьера, отправились на эшафот. Власть оказалась в руках лиц, разбогатевших за счет экспроприации дворянской собственности, спекуляций, взяток, казнокрадства. Новые хозяева жизни жаждали утвердиться в роли господ, а их сыновья были полны решимости выбить из населения дурь вроде якобинских иллюзий о равенстве и братстве.
В Париже возникло движение, в котором участвовали сыновья крупных торговцев, чиновников и финансистов,— jeunesse doree, что буквально переводится как "золотая молодежь". Они всячески подчеркивали свою враждебность революции и избивали вчерашних якобинцев. Участники jeunesse doree стремились отличаться от республиканцев всем, даже манерой одеваться. Например, эти молодые люди носили прически в стиле жертвы. Волосы они обильно пудрили, чтобы прическа походила на парик аристократа, а затылок выбривали подобно тому, как палачи отстригали волосы приговоренным к гильотине. По словам современника, "в свое свободное время они танцевали особый танец, который называли фарандолой... Каждого, кто отказывался с ними танцевать, они хватали и швыряли в реку". Золотая молодежь Термидора была политически активна, и под ее давлением власти закрыли Якобинский клуб, остававшийся рассадником оппозиционных настроений. Впрочем, власть была только рада такому давлению, ведь разделаться с якобинцами было ее главной целью.
При поддержке золотой молодежи во Франции был установлен режим Директории, отличавшийся крайней коррумпированностью. Можно сказать, что безнаказанность, которой пользовались танцоры фарандолы, была частью новой коррупционной системы, поразившей молодую республику и в конце концов ее погубившей. Однако со временем выяснилось, что на золотую молодежь может найтись молодежь еще более золотая. После падения наполеоновской империи молодые дворяне, возвратившиеся из эмиграции и жаждавшие вернуть прежние порядки, принялись истреблять вчерашних хозяев жизни, и под их горячую руку наверняка попал кто-то из тех, кто в 1794 году носил прическу в стиле жертвы.
Диктатура моды
В спокойные эпохи, когда власти богатых и знатных ничто не угрожало, отпрыски влиятельных семейств тоже не сидели сложа руки. Они самоутверждались в роли хозяев жизни, но не с помощью ножей и кастетов, а с помощью папиных денег, которые тратились на кутежи, азартные игры и наряды. Так, во второй половине XVIII века в Англии появилось движение молодых неформалов, которые чрезвычайно быстро проматывали состояния.
В XVIII веке богатые англичане завели обычай отправлять сыновей в гранд-тур — большое путешествие по странам мира. Считалось, что отпрыски знатных фамилий наберутся за границей ума и вернутся домой возмужавшими и помудревшими. Однако некоторые молодые люди возвращались, не достигнув ни того ни другого. Эти юноши, проникнувшись любовью ко всему итальянскому, привезли на берега Альбиона моду на азартные игры. Их называли "макарони" от итальянского maccherone, что можно перевести как "дуралей". Макарони носили необыкновенно высокие парики, увенчанные маленькой шляпкой, были манерны, женоподобны и говорили на каком-то птичьем жаргоне, мешая слова из английского, итальянского и французского. Они были веселы, легкомысленны, швыряли деньги направо и налево. Страсть к карточным играм была для них неотъемлемой частью имиджа.
Родители воспринимали сына-макарони как семейное горе, и дело было не только в транжирстве и неспособности заняться чем-то серьезным. Одежда и манеры макарони вызывали у окружающих подозрения в гомосексуализме. Современник писал: "В последнее время среди нас завелось некое существо ни мужского, ни женского пола. Имя ему макарони". Тему пола развивал и автор дошедшего до нас сатирического стишка: "Какого пола макарони? О том не ведают законы. Но тайну знает Афродита: Увы, они гермафродиты".
Для золотой молодежи демонстративные скандалы, как и демонстративное мотовство, были и остаются способом показать, что в обществе равных возможностей у нее есть решающее преимущество
Подозрения не были беспочвенными. В течение ряда лет одним из лидеров движения был богатый лондонский ювелир Сэмюель Драйбаттер, человек далеко не глупый и прилично зарабатывавший на товарищах по образу жизни. Он неоднократно привлекался к суду по обвинению в содомии и был едва ли не первым британским борцом за права геев. Так, однажды он вступился за макарони, которого пытались выгнать из кофейни, поскольку тот был осужден за мужеложство. В ответ на критические замечания моралистов Драйбаттер заявил, что "каждый может поступать так, как ему вздумается". Тогда один из посетителей вылил на голову ювелира чашку кофе и сообщил, что поступил именно так, как ему вздумалось. Все прочие последовали его примеру — плескали в Драйбаттера из своих чашек, кружек, рюмок и стаканов, и тот был вынужден ретироваться. Конец лидера макарони был печальным: в 1777 году толпа возмущенных граждан забила содомита до смерти.
Макарони были людьми, неспособными к какой-либо полезной или хотя бы организованной деятельности. Поэтому влиятельным родственникам приходилось предпринимать немало усилий, чтобы устроить "дуралея" на хорошую должность, где от него, естественно, не было никакого толка. Известна, к примеру, история макарони Роберта Джонса, которого устроили в королевскую армию. Капитан Джонс не оправдал доверия и в 1772 году был приговорен к смертной казни все за ту же содомию. В результате Джонса помиловали, но о военной карьере пришлось забыть.
В конце XVIII века в Англии зародилось новое движение — дендизм. Денди уже не выглядели как лица неопределенного пола, но транжирили деньги столь же легко, как макарони. Лидером английских, а затем и французских денди был Джордж Брюммель. Большую часть жизни он прожил под именем Бо (красавчик, щеголь) Брюммель. Его отец был личным секретарем британского премьер-министра лорда Норта и оставил сыну неплохое наследство — £20 тыс. Этих денег явно не хватало для того, чтобы жить как принц — Красавчик Брюммель, вращаясь в высшем лондонском обществе, тратил их без счета. Он утверждал: для того чтобы одеть джентльмена "с известной экономией", нужно минимум £800. Сам он менял наряды чаще некуда и был законодателем моды для всего королевства. А еще играл в карты и часто проигрывал. В итоге в 1816 году Бо Брюммель сбежал от кредиторов во Францию, где продолжил жить в долг и учить общество, как правильно одеваться.
Дендизм в разных формах был распространен приблизительно до начала Второй мировой войны, а в определенных кругах существует и ныне. Но как бы ни назывались новые модные течения, суть оставалась неизменной. Богатые молодые люди открыто играли роль шалопаев, одевались не как все и швырялись деньгами. Тем самым они демонстрировали свое превосходство над окружающими, даже если их личные способности были не выше уровня среднего макарони.
Восстание масс
XIX век в целом прошел под знаком вполне миролюбивого дендизма, потому что господство высших классов было прочным как никогда. У юной элиты просто не было нужды кого-то терроризировать. Досуг молодых богачей целиком занимали карты, холостяцкие попойки, скачки, охота, интрижки с актрисами и тому подобные увеселения, которые считались в их кругу чем-то само собой разумеющимся. Ситуация стала меняться после Первой мировой войны, когда старый порядок зашатался во всем мире. ХХ век стал эрой массовых движений, и золотая молодежь приняла в них активнейшее участие, что порой повергало старшее поколение в шок.
В США, Англии и Франции в 1920-е годы расцвел новый стиль жизни, связанный с выросшей сексуальной свободой, джазом и всеобщим увлечением автомобилями. Для тех, у кого в карманах водились деньги, "ревущие двадцатые" стали временем особого шика и разгула. В те годы в богемную жизнь наравне с богатыми наследниками окунулись и эмансипированные дочери миллионеров. Любимым развлечением тех и других стали поездки с ветерком на роскошных авто, и, как следствие, газеты то и дело сообщали о гибели богатых и знаменитых в дорожных катастрофах. Так, в 1928 году британский королевский дом потерял 20-летнего принца Руперта Кембриджского — он разбился во Франции, а в 1933-м клан Вандербильтов лишился наследника фамильных капиталов — 26-летний Уильям Киссам Вандербильт III погиб в автокатастрофе в Южной Каролине.
В странах победнее социальная напряженность была велика, отпрыски богатых семей чувствовали угрозу большевистской революции и потому устремлялись в политику, которая в те времена нередко была сопряжена с насилием. В Италии 1920-х годов набирал силу фашизм, и многие представители золотой молодежи пополнили движение Муссолини. По замечанию одного из современных исследователей, "золотая молодежь стремилась защитить богатства и привилегии своего класса. Сыновья крупных землевладельцев и фабрикантов возглавляли фашистские эскадроны, их отцы финансировали их, а армейское командование обеспечивало транспортом и оружием". Со своими политическими противниками — социалистами, коммунистами и прочими левыми — чернорубашечники расправлялись довольно изобретательно, в частности накачивали их касторовым маслом — сильным слабительным. Таким образом, в Италии молодые богачи научились отстаивать интересы своей социальной группы, организовывая и возглавляя возмущенные массы.
Нечто подобное произошло в 1960-е годы, когда Запад захлестнула волна студенческих волнений. Революционно настроенная молодежь в 1968-м действовала под левацкими лозунгами, но руководили ею юноши из хорошо обеспеченных семей. Например, вождем студенческой революции во Франции был Даниэль Кон-Бендит, сын крупного чиновника из ФРГ, а идеологом движения — выходец из буржуазной среды Ги Дебор. В тогдашних волнениях участвовало множество детей французской экономической и политической элиты, что, вероятно, очень ее огорчало. Однако годы прошли, и большинство бунтарей заняли свои места в советах директоров и в чиновничьих кабинетах, а их революционная молодость перешла в разряд приятных воспоминаний.
Золотая молодежь не могла пройти мимо случившейся во второй половине ХХ века революции нравов, лозунгом которой был "Секс, наркотики, рок-н-ролл". Наследники миллионных состояний и просто выходцы из хороших семей с головой уходили в богемную жизнь, что порой не лучшим образом сказывалось на их здоровье. Одна из ярчайших представителей тогдашней богемы — певица и актриса Марианна Фейтфул, чьей родословной могли позавидовать многие. Ее отец Роберт Фейтфул был профессором психологии и майором британской армии, мать, балерина Ева фон Захер-Мазох, носила титул баронессы Эриссо и имела родственные связи с династией Габсбургов. Особой гордостью этой семьи было родство с автором повести "Венера в мехах" Леопольдом фон Захер-Мазохом, в честь которого мазохизм был назван мазохизмом. Марианна могла выбрать спокойную жизнь английской леди, но выбрала рок-н-ролл. В ее жизни были отвязные вечеринки, роман с Миком Джаггером, лечение от наркотической зависимости и прочие атрибуты богемной жизни 1960-1970-х годов. Впрочем, ей повезло. В отличие от многих других она ухитрилась пережить бурные годы собственной юности и сейчас пребывает в добром здравии.
Политические, наркотические и прочие эскапады золотой молодежи порой были довольно опасными для общества, но общее правило оставалось в силе: государство относилось к буйствам молодой элиты более чем снисходительно. Достаточно вспомнить историю Патриции Херст, наследницы многомиллионного состояния, которая в 1974 году была захвачена террористами из Симбионистской армии освобождения и вскоре, то ли под угрозой расправы, то ли проникнувшись идеями похитителей, вступила в ряды этой организации. В 1976 году Херст была приговорена к семилетнему сроку за участие в терактах, но в 1979 году ее выпустили под давлением общественности, которое организовала ее родня. Террористам, не имевшим богатых родственников, на такое рассчитывать не приходилось.
"Одна большая вечеринка"
Если в прежние времена золотой молодежи приходилось самоутверждаться путем насилия или же с помощью показной роскоши, то во второй половине ХХ века в ее распоряжении оказалось мощнейшее оружие — СМИ. В эпоху телевидения и глянцевых журналов появилась новая возможность заявить о своем превосходстве — стать знаменитым.
И многим действительно удалось прославиться. Причем совершать нечто великое было совсем не обязательно. Порой для громкой славы было достаточно одного громкого провала. Так произошло, например, с Марком Тэтчером, сыном британского премьера Маргарет Тэтчер. Марк вел беззаботную жизнь плейбоя, но этого ему было мало. Он решил сделаться профессиональным гонщиком, несмотря на то что не раз разбивал дорогие машины. В 1982 году Марк Тэтчер принял участие в ралли Париж--Дакар и пропал в пустыне. Шесть дней Марка и двух его спутников искали чуть ли не все ВВС Алжира, и вероятно, не только они. Наконец горе-гонщика обнаружили невредимым. Тэтчер и его друзья ухитрились отклониться от курса на несколько десятков километров. Несмотря на неудачу Марку была обеспечена слава покорителя пустыни.
По-настоящему жажда славы охватила богатых наследников на стыке тысячелетий. Дети преуспевающих бизнесменов теперь стремились стать телеведущими, режиссерами, певцами. Некоторые пошли по пути создания скандальной репутации, как, например, знаменитая ныне Пэрис Хилтон, чей рейтинг известности резко повысился в 2004 году после появления в интернете ее секс-видео. С тех пор светская львица неоднократно арестовывалась за нарушение правил дорожного движения и даже отсидела в тюрьме 23 из 45 дней, к которым ее приговорил суд. Но даже теперь, когда Пэрис попалась с пакетиком кокаина в машине, из окна которой валил марихуановый дым, настоящего срока ей удалось избежать. Воистину отношение государства к блудным детям элиты не изменилось со времен императора Юстиниана.
Для золотой молодежи демонстративные скандалы, как и демонстративное мотовство, были и остаются способом показать, что в обществе равных возможностей у нее есть решающее преимущество. Однако подобные методы самоутверждения могут обернуться для молодых и богатых большими проблемами вплоть до самого плачевного результата.
25-летний шотландский миллионер сикхского происхождения Гурчам Падда Сингх был настоящим плейбоем и любителем дорогих и быстрых машин. Как и подобает представителю золотой молодежи, он любил напомнить окружающим о своем богатстве, хотя и унаследованном от отца. В своем блоге Гурчам хвастался, что вся его жизнь — "одна большая вечеринка" и что он работает не больше трех часов в день, а остальное время развлекается. Он был уверен, что в его жизни все под контролем, однако в ночь на 18 января 2009 года, будучи за рулем своего черного Lamborghini Gallardo стоимостью £170 тыс., не справился с управлением. Смерть Гурчама Падды Сингха была мгновенной.
Наследница империи Johnson & Johnson Кейси Джонсон тоже думала, что ей все дозволено. Она бросила университет, потому что администрация запрещала ей держать в общежитии гламурную собачку. Она проводила на модных дискотеках по 16 часов в сутки и имела проблемы с алкоголем и наркотиками. Кейси Джонсон была открытой лесбиянкой и регулярно скандалила со своими бывшими подругами. С супермоделью Джасмин Леннард она обошлась особенно круто. Наследница миллионов пробралась в дом бывшей партнерши и забрала украшения, документы, обувь и даже нижнее белье. Джонсон была арестована по обвинению в краже со взломом и вышла под залог в $20 тыс. До суда Кейси не дожила. В начале января 2010 года 30-летняя Кейси Джонсон была найдена мертвой в своем доме в Калифорнии. Судмедэкспертиза констатировала смерть от естественных причин.
Богатство родителей не гарантирует их чадам защиту от несчастий и даже трагедий. Более того, деньги и связи часто становятся их косвенной причиной, ведь дети элиты сплошь и рядом уверены в своей исключительности и, как следствие, неуязвимости во все смыслах. Как бы то ни было, государство зачастую склонно смотреть на преступления богатой молодежи как на простительные шалости. А простые граждане теряют остатки веры в закон и справедливость, наблюдая за тем, как представители элиты раз за разом выходят сухими из воды. Но пока преступления элиты остаются инструментом ее господства, мнение простых граждан мало кого беспокоит.