Татьяна Вечеслова (1910-1991) — одна из тех танцовщиц, без которых были немыслимы главные победы драмбалета 1930-1940-х годов: "Бахчисарайский фонтан", новая версия "Эсмеральды", "Сердце гор" и "Лауренсия". Но, перечисляя этуалей довоенного Кировского балета, Вечеслову обычно упоминают последней.
В балеринских уборных тогда вообще было тесно. Медленно доцветали танцовщицы императорского набора. Прославленный класс Вагановой бесперебойно поставлял солисток новой формации. Еще свежи были воспоминания об уехавшей в Большой театр Марине Семеновой. Трон примадонны оспаривали Галина Уланова и Наталья Дудинская. В спину им уже дышала Алла Шелест. Конкуренцию обостряли Ольга Иордан и Фея Балабина. Но именно Вечеслова числилась любимицей балетоманов. И именно она — единственная среди советских балерин — вдохновила на стихотворение Анну Ахматову.
С публикой все понятно. Лукавое обаяние и сиюминутную прелесть Вечесловой пытались описать многие, и каждый раз — безрезультатно. Не обладая крепкой техникой, она автоматически выбыла из битвы за академическую классику (тем более что вагановские виртуозки уже приучили к танцевальной гладкописи). Задушевным и непосредственным героиням Вечесловой и без того было не по себе в холодноватых просторах абстрактного классического танца. Славу ей принесла хореодрама, предпочитавшая техническим усилиям открытый эмоциональный порыв и актерское мастерство.
То самое стихотворение Ахматовой переполнено тенями смертоносных балетных искусительниц начала века. Тут и "дымное исчадье полнолунья", и Саломея, несущая на кровавом блюде голову пророка. Те, кто вспоминал при этом дягилевскую приму Тамару Карсавину, были совершенно правы. Тем более что в свое время Ахматова выделила Карсавину так же, как позднее Вечеслову.
Вечеслова не была Саломеей ни на сцене, ни в жизни. Например, ее визит в почтенную профессорскую семью, по рассказам хозяев дома, выглядел так: "Таня промчалась по нашему коридору до самого туалета, вскочила на унитаз, как на постамент, и принялась декламировать что-то бравурное". С Карсавиной ее роднило лишь одно. Танцы Вечесловой требовали короткой дистанции между сценой и залом — рампа мельчила ее талант, растворяя излюбленную Вечесловой светотень. В мемуарах Карсавина описала свою легендарную импровизацию под музыку клавесинов в кабаре "Бродячая собака": "...она танцевала в пудреном парике и платье с фижмами прямо среди публики, на пространстве, ограниченном гирляндами цветов. Вечеслова была единственной из советских балерин, которая могла бы с не меньшим успехом повторить подобное".
Но в Ленинграде уже не было артистических кабаре.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА