Обзор мнений по поводу премьерства в России демонстрирует редкую однородность суждений. Практически все сходятся на том, что раздвоение исполнительной власти на президентскую (царскую, партийную) и собственно правительственную неизбежно порождает крайнюю двусмысленность в положении премьера. В известном смысле к русскому премьеру можно применить замечание о самом глубинном противоречии петровской реформы — царь-преобразователь желал, чтобы рабы действовали как свободные люди. Желание понятное, но трудно реализуемое.
Из ситуации видятся два выхода. Президент может устранить двойственность исполнительной власти, перейдя к чисто американской (или чисто монархической) модели, непосредственно возглавив кабинет министров. Такие попытки предпринимались. Однако, оставаясь без премьера, верховный правитель оказывался в роли громоотвода сам. В самом лучшем случае это просто доставляет ему массу дополнительных хлопот, чаще всего — приводит к достаточно быстрому свержению. См. судьбу премьера Хрущева.
Другой выход видится в том, чтобы изменить источник, наделяющий премьера властью. Вместо воли верховного правителя может явиться воля суверенного народа в лице депутатов парламента, формирующих ответственное перед ними правительство. Теоретически возможно заставить власть исполнительную склониться перед властью законодательной, установив принципы парламентской республики. Но даже теоретически трудно себе представить, каким образом нынешние карликовые партии смогут сформировать не только юридически ответственное перед ними, но и ответственное в чисто бытовом смысле, то есть надежное и устойчивое правительство. "Из партий, как бы их ни звали, опоры мы не создадим. Нам так же чужды их печали, как мы и наши чужды им". Режим партий, не способных сформировать сколь-нибудь стабильного парламентского большинства, с неизбежностью ведет к калейдоскопической смене правительств, а правительственная чехарда заканчивается наведением порядка и установлением автократического режима правления. Откуда ушли — туда и пришли. Весенняя двухблоковая затея была отчаянной попыткой разорвать этот порочный круг, привив на дичок российской политики сортовой черенок двухпартийности. С провалом мичуринской попытки Шахрая остается ждать, что какой-нибудь новый мичуринец окажется удачливее. Терпение — главная добродетель садовода.
-------------------------------------------------------
В. Н. Коковцов. Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1919. Кн. 2, М., 1992.
[В декабре 1913 года] мне осталось только заявить Совету [министров], что в нашей среде давно уже нет ни единства, ни дружной работы, ни даже взаимного уважения. Наша рознь и интриги в нашей среде никогда не проявлялись так ярко, как в последнее время. Отдельные члены Совета ведут на глазах у всех открытую борьбу против председателя Совета министров и это не составляет тайны ни для кого. Для меня не может быть, эгоистически, ничего лучшего, как избавление от тяжелого и неблагодарного положения — нести ответственность, не располагая никакими средствами влиять на ход событий. Но такое открытое отношение членов Совета ко мне несет величайший ущерб не для кого иного, как для Государя, и я думаю даже, что те из нас, которые более всего повинны в этом, не дают себе отчета в том, чего они могут достигнуть в конце концов. Я просил Государя или уволить меня от должностей или дать мне средства работать, не растрачивая сил и времени на бесплодную борьбу в среде самих же носителей власти... После ухода всех членов Совета оставшиеся у меня в кабинете Харитонов (государственный контролер. — Ъ) и Тимашев (министр торговли и промышленности. — Ъ) сказали мне, что я совершенно прав, что положение мое стало невыносимым, и интрига против меня сделалась излюбленною темой разговоров в Думе, в министерских канцеляриях и чуть не на улице.
Справедливость заставляет меня сказать, что никакие страстные нападки на меня Шингарева и Ко. (кадетов. — Ъ) в Думе не имели ни малейшего влияния на мою карьеру, тогда как редкие выступления П. Н. Дурново, закулисные доклады председателей Союза объединенного дворянства вели верною рукою к моей ликвидации. Когда наверху был Столыпин — они действовали против него, выдвигая мою кандидатуру. Когда Столыпина не стало, и я был назначен на его место, то те же правые не только не стали поддерживать меня, но на своих собраниях ясно установили отрицательное ко мне отношение, потому что я не "их" человек. Что же они выставили против меня? — слабость власти, трусливость, свойственную министру финансов, всегда опасающемуся встать резко в политике против элементов, невыгодно отражающихся на состоянии биржи и вексельных курсов, чрезмерную уступчивость европейским вожделениям и слишком большую зависимость от международной финансовой силы.
Царское Село 29 января 1914 года.
Владимир Николаевич! Не чувство неприязни, а давно и глубоко сознанная мною государственная необходимость заставляет меня высказать Вам, что мне нужно с Вами расстаться... Быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны требуют принятия ряда решительных и серьезнейших мер, с чем может справиться только свежий человек. За последние два года я, к сожалению, не во всем одобрял деятельность финансового ведомства и сознаю, что дальше так продолжаться не может. Высоко ценю Вашу преданность мне и крупные заслуги Ваши в деле замечательного усовершенствования государственного кредита России.
Искренно уважающий Вас Николай.