"Обман, мошенничество, коррупция приняли всеобщий характер и нависли над страной как дамоклов меч. Слишком многие сегодня добывают деньги нечестным путем. Врачи выдают угодные пациентам справки о состоянии здоровья, журналисты за деньги пишут хвалебные статьи, преподаватели получают подарки от студентов во время экзаменов, бюрократы за взятки предоставляют контракты, местные власти за возможность получить свою долю от национального пирога обещают поддержку правительству даже тогда, когда оно стремительно теряет поддержку народа".
Нет, это не отрывок из леволиберальной российской газеты и не листовка оппозиции, хищно расправляющей по мере приближения выборов крылья. Этот пропитанный черными красками пассаж принадлежит перу консервативного нигерийского журналиста, удрученно констатирующего, что ускоренный экономический рост, сопровождающий быстро проникающую во все слои традиционного общества идеологию предпринимательства, не ведет к формированию социальных отношений, характерных для большинства развитых стран. Действительно, как бы общественному мнению России, до сих пор находившемуся под гипнозом мифа о национальном величии, ни казались унизительными сравнения с африканскими странами, реальность сегодняшнего дня такова, что во многом российская экономика и определяемое ею российское общество сталкиваются с теми же проблемами, что и большинство развивающихся государств. Правда, с той лишь разницей, что в отличие от, например, экономики Нигерии, ставшей в последние годы наиболее динамичной страной на своем континенте, Россия не удивляет мир темпами экономического роста.
Россия удивляет сочетанием, казалось бы, несочетаемого — сохраняющегося представления о державном величии с упрощенной структурой экономики, объективно определяющей подчиненное место страны в системе мирохозяйственных связей. Подчиненное и зависимое, но ведущее, однако, к стремительному росту положительного баланса внешней торговли и формированию крупных личных состояний. Значительный объем полномочий, который государство до сих пор сохраняет в экономике, уже с трудом сочетается с его способностью реализовать доставшуюся по наследству от времен планового хозяйства экономическую роль. С трудом сочетается и численность государственного аппарата управления с его способностью чем-то управлять. Бюрократия, еще вчера воспринимавшаяся в искусственно воспаленном изощренным популизмом общественном сознании как тормоз развития страны, сейчас постепенно приобретает едва ли не святочный образ.
И все же основной проблемой быстро трансформирующегося общества является не это. Как показывает мировая практика, политическая стабильность трудно сочетается с радикальными изменениями структуры экономики, ведущими к высвобождению значительной части занятых, прогрессирующей социальной дифференциации и обострению межклассовых отношений. Развитие ситуации практически повсеместно приводит к быстрой смене правительств, когда неблагодарное в этот исторический период бремя власти переходит от одного политического крыла к другому, не вызывая, опять-таки почти повсеместно, резкой смены экономического курса. Примерно в таком же положении оказывается и Россия, экономическая политика в которой, как ни парадоксально это звучит, оказалась уже настолько результативной, что практически исключает возможность радикальной смены экономического курса.
Однако не исключает радикальной смены правительственной команды и ее вожака. Конечно, до тех пор пока нынешний президент остается на вершине политического Олимпа, изгнание из сонма небожителей премьера и замена его на представителя воинственной оппозиции практически невероятна. Но насколько долговечен Борис Ельцин как президент? Наблюдение за поведением ближайших его сотрудников, пользующихся безусловным, если не безграничным доверием, свидетельствует скорее о том, что его избрание на второй срок оценивается ими в лучшем случае с вероятностью 50:50.
Кто же, если не он? Как показывает пример первого помощника главы государства Виктора Илюшина, все более заметную в последнее время часть своего рабочего времени проводящего в беседах с премьером, представители высшего эшелона российской бюрократии хотели бы видеть преемником в Кремле Виктора Черномырдина. Очевидно, что эта кандидатура устроила бы и большинство структур крупного бизнеса, ставку на которую декларировал и прошедший в субботу второй съезд политического движения "Наш дом — Россия" (подробнее см. стр. 1 и 3). Проблема, однако, в том, что, как признался сочувствующий премьерскому блоку помощник президента Георгий Сатаров, по данным социологических опросов, полученным администрацией президента, рейтинг "партии власти" не превышает сейчас 7-8 процентов. С таким активом становится проблематичным и получение премьерским блоком, избравшим своим символом высокую трехцветную крышу, достойного места в Думе.
Впрочем, какой бы пессимистичной ни была картина, рисуемая либеральными социологами, политическая практика последних лет свидетельствует как о плохих прогностических способностях бывшей советской науки, так и о том, что в российской политической палитре, помимо красного и черного цвета, всегда оставалось место белому и синему. В конечном итоге экономически активным слоям населения и уже достаточно влиятельным представителям национального бизнеса не так уж важно, какого роста и какой номинальной политической принадлежности будет будущий глава государства. Равно как не важно, кто конкретно определит большинство мест в будущей Государственной думе. Главное, что интересует теперь всех нас, — это останется ли Россия ориентированной на западные экономические и политические ценности развивающейся страной или отдрейфует в число государств, активно занятых поиском собственной культурно-религиозной, политической и, следовательно, экономической ниши. Разделив тем самым судьбу таких членов мирового сообщества, как Сербия, Иран, Судан, Бирма или Куба. Не боясь ответственности, которую принимает на себя любой сторонник оптимистического взгляда на мир, можно признать, что второй вариант маловероятен.
РОМАН Ъ-АРТЕМЬЕВ