Последний выпуск альманаха "Сюжеты", издающегося Союзом театральных деятелей России и печатающего новые пьесы на правах рукописи, целиком посвящен Теннесси Уильямсу. Опубликованы одноактные, ранее неизвестные в России пьесы в переводе Василия Аксенова.
Имена Уильямса и Василия Аксенова порознь не нуждаются в рекомендации. Но тандем этот — неожидан и заслуживает особого внимания. Дело в том, что Уильямс едва ли не первым на американской сцене стал вводить в текст своих пьес то, что ныне мы зовем ненормативной лексикой, а также сленг и диалектизмы. В свою очередь Василий Аксенов начиная с 60-х, к недовольству начальства, пытался делать то же самое на страницах "Юности". Позже он в "Иностранке" опубликовал свой перевод романа Доктороу "Рэгтайм", в котором продемонстрировал возможности найти для американских сленговых выражений русские эквиваленты. Естественно было ожидать, что Аксенов и здесь, напав на столь благодатный материал, приложил усилия к тому, чтобы отыскать в русском языке аналоги специфической речи персонажей Уильямса.
Действие трех из пяти этих коротких пьес происходит на американском Юге, откуда родом и сам Уильямс. Несмотря на то, что все персонажи Уильямса — белые, в пьесах некоторые из них изъясняются на специфическом южном наречии, вобравшем в себя речь афро-американцев южан и элементы испанского языка. Отдаленным аналогом этого южно-американского говора может служить в России то, что называется "суржик". Но ни одному русскому переводчику, разумеется, не пришло бы в голову переводить автора "Стеклянного зверинца" и "Трамвая 'Желание'" языком Бабеля. К слову сказать, известный переводчик Уильямса в России Виталий Вульф в своих переводах избегал акцентировать специфику речи персонажей, придерживаясь преимущественно норм литературного языка. Отчасти это было связано не только со сложностями воспроизведения оригинала по-русски, но и с подозрительным отношениям тогдашнего начальства к каким-либо лексическим отступлением от утвержденных норм.
Аксенов пошел иным путем: он передает речь некоторых персонажей "испорченным" русским: "не, я буду, как есть, молчамши", "вы че-то ищите","уж все ш таки лучше б кудай-то переехать". В этом есть своя логика: если считать диалект испорченной нормой, то при его переводе естественно отталкиваться от аналогичной нормы другого языка. Правда, в этом случае у русского читателя возникает неверное представление о персонажах: таким языком, как приведенные образцы, говорили в 30-е годы в городах выходцы из далеких деревень. В других случаях Аксенов ищет чисто сленговые аналоги: "а чувак-то там еще", "вот это, фля, заголовочек", "схвачено", "а чего это мне сваливать". Здесь тоже возникает проблема: сленг, которым пользуется переводчик, сегодня устарел, а потому отсылает читателя в неизвестность. Все это лишь иллюстрации практической трудности использования в переводах стилизации. Впрочем, так поступали многие русские переводчики, ведь в переложении Набокова героиня Кэролла звалась Аней. Так или иначе, с помощью Аксенова и "Сюжетов" мы получили еще четыре ранее неизвестные пьесы Уильямса.
Одна из них, автобиографическая, является кратким прообразом будущего "Стеклянного зверинца". "Портрет мадонны" тоже содержит мотивы, которые будут развиты в "полноформатных" вещах: женского одиночества и стремления жить иллюзиями. Наконец, остальные три пьесы ("Говори со мной словно дождь", "Отчужденная собственность", "Не могу представить, что будет завтра"), хотя в них участвуют только два героя, могли бы стать большим спектаклем из трех актов: в первом герои — школьники, во втором — молодые мужчина и женщина, в последнем — донельзя одинокие и усталые от жизни люди. Весь сборничек имеет общее название "Пятерка теннисистам", а пьесы прослоены фрагментами из эссе Уильямса. Спектакль из названных трех пьес мог бы называться "Тройка теннисистам" — настолько безысходным отчаянием они пронизаны.
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ