Гала балет
В рамках сезона польской культуры в России солисты Большого театра и Польской национальной оперы дали гала-концерт в трех отделениях. По мнению ТАТЬЯНЫ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ, лучше всего богатство польской танцевальной культуры отразил балет сталинской эпохи.
К концерту прилагался эпиграф "Памяти Фридерика Шопена", и хотя в новой орфографии имени композитора можно было усмотреть намек на новое прочтение его наследия, единственное мемориальное произведение оказалось самым что ни на есть традиционным. Большой театр показал знаменитую фокинскую "Шопениану" 1908 года рождения — лучший русский балет на музыку Шопена и последний сохранившийся в репертуаре Большого нетронутым со сталинских времен. Среди женского кордебалета грезил Николай Цискаридзе — главный романтический герой Большого. Погруженность в образ несколько мешала его танцу. В соответствии с замыслом хореографа танцовщик, должно быть, представил, что окружающие сильфиды — лишь плод его воображения, а потому не тратил особых усилий на таскание дам. Отчего, скажем, "покойничек" (поддержка, при которой танцовщица должна улечься горизонтально на вытянутых руках кавалера) выходил у них с партнершей совершенно прямостоящим. Только поэтичной элегичностью, препятствующей танцовщику взять форс на два больших пируэта, можно объяснить его опасливые одиночные туры. И только высокохудожественной задумчивостью можно мотивировать томное сгибание в колене "верхней" ноги на вовсе не высоких перекидных.
Нелли Кобахидзе, партнерша романтического премьера, сохраняла поэтичную отрешенность при любых обстоятельствах, благо удлиненные линии и аристократизм ее облика отлично подходят для ролей неземных созданий. Некоторую размытость танца и легкие технические помарки главной сильфиды с лихвой искупала ее коллега Анна Леонова, четко оттанцевавшая прыжковую партию, забыв, правда, сменить выражение инструктора горкома на более приличествующее случаю лирическое.
Во втором отделении десять ведущих солистов Польской национальной оперы представили национальный репертуар. В пяти фрагментах из неведомых нам спектаклей не было ни одного, который вызвал бы желание посмотреть балет целиком, а среди исполнителей — никого, кто вызвал бы желание узнать его творчество получше. Польская хореографическая мысль походила на советскую времен застойных 1970-х, но с акцентом на личные взаимоотношения. Мужчины соперничали из-за женщин и объяснялись в любви посредством прыжков, мимики и жеста. Женщины делились на соблазнительниц и соблазненных: первые высоко швыряли ноги и смело бросались грудью на мужчин, вторые поднимали ноги пониже и помедленнее, стыдливо прятались на груди партнеров и трепетно отбегали на авансцену, чтобы пережить любовное потрясение наедине с собой и со зрителем. Самым актуальным оказался дуэт в постановке Роберта Бондары, исполненный стильной сухощавой Анной Лоренц и самим хореографом — подвижным и нервическим. Сочетая неизбежные цитаты из Килиана и Форсайта с остатками советского акробатического стиля в виде поддержек-свечек, в которых партнерша надолго зависает вниз головой, автор удержал и личную интонацию, со знанием дела исследовав особенности неразделенной любви.
Гвоздем и главным сюрпризом концерта стало выступление польских солистов в советском репертуаре. Поляки, никогда не изучавшие характерного танца, за шесть репетиционных дней покорили его вершину — картину "Польский бал", поставленную Ростиславом Захаровым в 1945 году для оперы "Иван Сусанин". Этот шедевр сталинской эпохи сохранил все приметы стиля: монументальные декорации бального зала во дворце ясновельможного пана Мнишека; роскошные "исторические" костюмы — отделанные мехом кунтуши, бархатные камзолы, латы, конфедератки, веера и драгоценности; тяжелый театральный грим — усы, парики, возрастные морщины; утрированную актерскую игру и превосходную неторопливо развивающуюся хореографию — с антре-полонезом и кульминациями мазурок. Поляки, впервые попавшие в стихию такого спектакля, освоились в ней на диво легко. Генетическая память сотворила чудо с современными артистами, преобразив их в польских вельмож Смутного времени — неотразимых ловеласов и прекрасных жестокосердных кокеток. Как мчались поляки в неведомой им еще неделю назад сценической мазурке, сохранившейся в нашем балете со времен Российской империи, как лихо щелкали каблуками в двойных ключах, как залихватски подкручивали усы и красноречиво играли веерами! Право же, ради такого торжества польского национального духа Польской национальной опере следовало бы поставить "Ивана Сусанина". В крайнем случае можно опустить финал с гибелью польского воинства в костромских лесах.