Создатель журнала "А--Я" скульптор ИГОРЬ ШЕЛКОВСКИЙ ответил на вопросы ИРИНЫ Ъ-КУЛИК.
— Как возникла идея издавать в Париже журнал о российском современном искусстве? И как удалось найти средства на ее реализацию?
— Еще в Москве я познакомился с одним швейцарцем — Жаком Мелконяном, который предложил деньги для этого проекта. Это был деловой человек, он продавал линии текстильных машин в Советский Союз с Запада и регулярно ездил в Москву Он учился в Милане на дизайнера и коллекционировал искусство — у него были даже рисунки Матисса, и ему очень нравились художники, которых он увидел в Москве. Мы с ним познакомились в доме Костаки, где он увидел мои скульптуры, купил несколько моих работ. Мы обменялись телефонами, а потом я эмигрировал, и в следующий раз мы увиделись уже в Париже. И он предложил: а почему бы русским художникам не издавать журнал об искусстве? Я воспринимал это как чисто филантропическую деятельность. Мы вместе разработали концепцию журнала, и он финансировал первые номера, правда, только технические вещи. Он купил мне пишущую машинку и макетный стол и оплачивал проездной: я жил в пригороде, и электрички в Париж стоили дорого. За свою работу над журналом я никогда ничего не получал — даже за переиздание. А в Москве с художниками и критиками общался Алик Сидоров, который присылал мне материалы. У него положение было и легче, и тяжелее моего: с одной стороны, кругом были друзья и доброжелатели, а с другой стороны — КГБ, слежка и если не аресты, то обыски и допросы. Мы думали о журнале еще в Москве. Но что такое самиздатовский журнал по искусству: пять экземпляров с черно-белыми фотографиями, кому это интересно. Наш швейцарец настаивал на том, чтобы журнал был шикарный, на глянцевой бумаге, большого формата, с цветными репродукциями. Каждый номер "А--Я" — это шестьдесят страниц. Причем никакой рекламы, из которой западные художественные журналы состоят чуть ли не на две трети, одно чистое искусство. В какой-то момент мне стали звонить и спрашивать, а где же можно купить опубликованные в журнале работы. Они воспринимали журнал как прейскурант. Для публики было непонятно, зачем писать про произведения, которые нельзя купить.
— Про "А--Я" ходили слухи, что его спонсирует ЦРУ.
— Да, про меня все время ходили слухи, что я агент не то ЦРУ, не то КГБ...
— А кроме шуток, это искусство и правда кого-то могло заинтересовать в качестве идеологического оружия?
— Меня самого оно прежде всего интересовало. Для меня это искусство и этот журнал — это борьба за свободу. Как, по- вашему, это идеология или нет? Я боролся таким способом, потому что, еще живя в Советском Союзе, я, как художник, ощущал свою полную несвободу. Так же, как и другие, я хотел помочь им. Мне непонятно, почему надо все время говорить, что художник вне политики.
— Во времена оттепели у деятелей искусства вроде бы были какие-то надежды найти общий язык с властью. Например, авангардная группа "Движение" разрабатывала проекты оформления улиц к советским праздникам. Что же случилось потом — художники окончательно утратили всякие иллюзии по поводу власти и стали убежденными антисоветчиками, или власть объявила их своими врагами и загнала в подполье?
— Власть начала это еще в 1920-е годы, когда официальным искусством был объявлен соцреализм, а все остальное подавлялось. Нам, художникам, оставалось только протестовать — сначала спонтанным образом, без всяких заранее продуманных планов, а потом и более организованно. И бульдозерная выставка, и выставка в Измайлове — все это были продуманные политические акции, и художникам тогда удалось многого добиться.
— Отношения нынешнего постсоветского общества с современным искусством опять начинают приобретать конфликтный характер. Достаточно вспомнить скандалы вокруг выставок "Осторожно, религия!" и "Запретное искусство" в этом же Сахаровском центре или же недавнее увольнение Андрея Ерофеева из Третьяковской галереи...
— Сейчас власть уже не вмешивается в эстетику. Это раньше "абстракционист" было таким же тяжелым обвинением, как сегодня "террорист". Тогда было два страшных слова: "империалист" и "импрессионист". Если кого-то называли импрессионистом, то его исключали из МОСХа, лишали кисточек, денег и вообще жизнь портили. Нынешняя власть открыто не выступает против искусства — вместо нее это делает церковь, но церковь политизированная.
— Но все-таки почему церковь, как некогда советская власть, никак не может принять современное искусство?
— Виноват народ. Вот мы с вами в центре Сахарова, а Сахаров когда-то очень точно сказал, что лозунг "Народ и партия едины" не совсем пустой. То, что делала тогда партия, находило поддержку в народе. Когда Хрущев ругал абстракционистов пидарасами, большинство ему аплодировало. А сегодня представители все тех же, так сказать, невежественных масс устраивают погромы от лица церкви. Ведь в России еще Чехов жаловался на темность народа. На Западе все же больше интеллигентных людей, больше культуры. Здесь же культура была только у аристократии, которая, кстати, ответственна за то, что не выполнила свою роль просвещения масс.