«Лицемерие, вранье и цинизм стали социально одобряемыми нормами»

Александр Хант о конфликте поколений и своем «Межсезонье»

В российский прокат выходит один из самых бескомпромиссных фильмов года — «Межсезонье» Александра Ханта, автора самого яркого российского роуд-муви последних лет «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов». Новый фильм рассказывает о бунте, любви и смерти двух российских подростков. Фильм отталкивался от реальной трагедии 15-летних Кати и Дениса из поселка Струги Красные под Псковом, которые в 2016 году сбежали из дома, обстреляли полицейских и покончили с собой, транслируя все, что происходило с ними, в интернет. Хант показывает, из чего вырастает и к чему приводит конфликт поколений в современной России, который к моменту выхода фильма в прокат приобрел масштабы национальной катастрофы. «Межсезонье» снято без господдержки: часть средств удалось собрать с помощью краудфандинга, в котором поучаствовали около 3500 человек. О том, как снимать кино без государства, подростковом бунте, любви к Брюно Дюмону и Динаре Асановой, а также о своей будущей экранизации романа Алексея Сальникова Александр Хант рассказал Константину Шавловскому.

Александр Хант в 2018 году

Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ

Насколько фильм основан на реальной истории?

Я достаточно подробно изучал историю Кати и Дениса, причем было же много альтернативных расследований этой истории, очень разные версии, что произошло в момент штурма, действительно ли ребята покончили с собой или это СОБР их застрелил. И в конце концов понял, что про Катю и Дениса нужно снимать большой, серьезный и честный документальный фильм, к чему я не был готов. Потому что меня на самом деле интересовал их возраст, который, как мне кажется, и был одной из главных причин того, почему эта трагедия произошла.

А чем он вас интересовал?

Когда ребенок перестает быть ребенком и начинает формулировать свои мысли и свое отношение к миру, в котором он живет,— это, по-моему, самый важный период в жизни человека. Ощущения от которого человек не должен терять. Это момент, когда твое детское любопытство становится твоим взрослым любопытством, когда ты хочешь сам искать ответы на свои вопросы, сам формулируешь что-то важное про жизнь. Но это стремление очень сильно подавляется обществом, нормами и схемами поведения, против которых, собственно, подростки и бунтуют. Потому что им не хочется просто принять чью-то позицию, им хочется сформулировать свою. И мне кажется, что тема подросткового бунта и его максимально жестокого подавления сегодня актуальна как никогда. Когда я, например, смотрел на трансляцию Кати и Дениса, я видел в них обычных подростков, которые просто переживают момент, когда им нужно заявить о себе, пережить свои собственные приключения. И я поэтому немного отошел от их истории и просто пошел за этим возрастом, погрузился в общение со многими подростками — у нас же огромный был кастинг, мы сделали группу «Межсезонья» во «ВКонтакте», которая потом превратилась в полноценное сообщество. И многие истории тех, с кем я познакомился, стали в итоге частью сценария.

Например?

Ну если не считать документальных эпизодов в начале, то, например, я спрашивал ребят, какие самые безумные желания они хотели бы осуществить или куда бы они хотели сбежать. Среди самых популярных ответов были «сбежать в лес», «почудить в супермаркете», «попрыгать по крышам машин» — и все они в итоге стали эпизодами фильма. В нашей группе каждый мог оставить заявку на участие в кастинге, и на пике у нас было 11 000 заявок, которые я все, абсолютно все сам просматривал. Дальше я отмечал ребят, которые были близки к моим героям, и им мы уже отправляли задания, где они сами себя записывали на камеры. Мы и на съемках вместе с актерами придумывали сцены. Например, вся история с интервью прохожих на улице, когда герои спрашивают у людей, счастливы ли они,— ее Женя Виноградова с Игорем Ивановым, актеры, сыгравшие главных героев, сами придумали и сняли без моего участия. Вообще, «Межсезонье» — это был бесконечный эксперимент, долгий путь в неизвестность. Сейчас в российской киноиндустрии главенствуют «референсы», все бесконечно хотят референсов, а мне кажется, верно заходить в кино, где конечная цель тебе неизвестна. Ты стремишься сделать историю, но как она должна выглядеть, ты до конца не знаешь. Когда над тобой висит референс, есть соблазн в готовую форму отлить предсказуемое, понятное содержание. Мы скорее искали — и то и другое.

Тем не менее референсы же у вас были?

Были фильмы, которые нас вдохновляли: «Гуммо» Хармони Корина, «Асса» Сергея Соловьева, потом вообще весь опыт Динары Асановой…

Да, когда герой бежит вдоль бетонного забора — это абсолютно асановский кадр, у нее же в каждом фильме этот бег нараспашку запечатлен.

Да, и в начале, когда подростки говорят на камеру про себя,— это тоже, можно сказать, откуда-то оттуда. Но я не то чтобы стремился как-то специально передавать в «Межсезонье» приветы другим режиссерам. Хотя несколько пасхалок в фильме есть: когда, например, Игорь отключает телефон, у него можно на заставке увидеть кадр из «Гуммо». Или в комнате главной героини есть изображение «Малыша Кенкена».

Но большинство ваших зрителей скорее вспомнят про «Конец ***го мира», чем про Дюмона, Асанову или Корина.

Да, я уже чувствую и слышу это, но когда я увидел «Конец ***го мира», мы были в подготовке, так что тут все совпадения абсолютно случайны.

Чем, на ваш взгляд, отличаются подростки Асановой и Соловьева от тех, к которым обращается современное кино?

Перед съемками я читал дневники Асановой, и там она описывает советского подростка 1980-х годов. И это описание можно скопировать и почти без правок перенести в наше время. Этот тот же самый портрет молодого человека. Получается, что времена меняются, а подросток и отношение к подростку в мире — практически нет. Он как был, так и остается черным ящиком, который нам очень хочется раскрыть.

А с чем связан, как вам кажется, новый всплеск интереса к проблемам подростков в сегодняшнем кино — и в американском, и в азиатском, и в европейском? Это как-то связано с тем, что вообще происходит с миром сегодня?

Знаете, мы сейчас вот живем, и между нами и миром есть стена, которая, как оказалось, незримо присутствовала всегда, а сейчас просто снова зримо вырастает. Поэтому мне сложно говорить про мир. Я могу говорить про то, что происходит с подростками в России. Очевидно, что они протестуют против лицемерия. Когда им говорят, что такое родина, что такое патриотизм, а люди, которые это говорят, сами не соответствуют своим словам.

Пока вы делали «Межсезонье», у вас появился ответ, почему в современной России конфликт поколений, традиционный для любого общества, принял настолько катастрофические формы?

Именно в этом и дело. Мы существуем в обществе, где лицемерие, вранье и цинизм стали социально одобряемыми нормами поведения. Мы, взрослые, говорим одно, а делаем другое, и этой беспринципностью пронизано все наше общество. Подростки это все видят и чувствуют очень хорошо. При этом взрослые, конечно же, не говорят им: «Будь наглым, иди по головам — и добьешься успеха». Они говорят: «Надо хорошо учиться». И подростки видят, что люди сами не верят в то, о чем говорят. И они, конечно, бунтуют, они не хотят быть такими взрослыми, не хотят на них равняться. А родители потеряли связь с детьми, потому что думают, что обутый и одетый ребенок — этого достаточно. И еще они хотят, чтобы дети им все рассказывали про себя, но это очень одностороннее желание. Они не думают, что в первую очередь сами должны рассказывать ребенку про себя, про свои трудности и проблемы, и таким образом вызывать ответную откровенность. Поэтому я бы не сказал, что в нашем обществе вообще есть проблема отношений родителей и детей. У нас есть проблема отсутствия этих отношений.

Многие критики пишут, что образы взрослых, в отличие от главных героев, получились у вас слишком карикатурными. Что бы вы могли на эту критику ответить?

Я думаю, что она уместна. В «Межсезонье» я очень много занимался своими главными героями: их история для меня тут главная, а не история их отношений с родителями. И, наверное, поэтому образы родителей у меня даны крупными мазками, а местами и до карикатуры доходят. В общем, да, согласен. У меня вообще есть такое ощущение, что меня давно тянет в карикатуру, я мечтаю залезть в черную абсурдистскую комедию. Например, «Малыш Кенкен» Дюмона — это для меня просто отдельное счастье и удовольствие. А есть еще Кантен Дюпьё, которого я не так давно для себя открыл и посмотрел всего одномоментно. Вообще, мне с детства присуща любовь к абсурдизму, однажды я даже украл из библиотеки все книги Хармса. Одним словом, мне просто необходимо снять черную комедию.

«Межсезонье» снято без государственных денег и затрагивает при этом довольно опасные темы: подростковый секс и подростковый суицид. Вы действительно себя ни в чем не ограничивали — или какая-то самоцензура все-таки имела место?

Я вообще очень люблю провокации в кино, и, скажу честно, некоторые сцены мне хотелось сделать еще откровеннее, но у съемочной группы я поддержки в этом не находил. Например, мы с Женей очень тяжело решали эротические сцены, ей было трудно согласиться на то, чтобы сниматься даже частично обнаженной.

Не боитесь, что возмущенные граждане начнут вас обвинять в романтизации подросткового суицида, оправдании терроризма?

Мне рассказывали, что на показе в Тобольске одна учительница встала и сказала, что у нас таких подростков нет. А школьники, которые были на этом же показе, ей возразили, что вообще-то это история про них. На самом деле я очень сам переживаю всегда финальную сцену, мне, откровенно говоря, сложно находиться в этот момент в зале со зрителями. Но этот финал — единственно возможный для этой истории. А по поводу страха — у нас в фильме есть одно скрытое послание, фраза, растянутая по пространству фильма, и, надеюсь, внимательные зрители ее заметят и прочтут сами. Но, конечно, я понимаю причины, по которым сегодня можно бояться всего на свете. Мы оказались в настолько удивительном времени и ситуации, когда ты совсем не понимаешь, что можно, а что нельзя.

Вас не удивляет, что «Межсезонье» вообще выходит в прокат в России?

Впервые в России мы показали «Межсезонье» на фестивале «Дух огня» в Ханты-Мансийске вечером 24 февраля. И конечно, ощущение от просмотра было тяжелейшее. Но у меня ни минуты не было неловкости, ощущения, что вот куда я со своим кино сейчас. Даже наоборот, мне показалось, что «Межсезонье» резонирует со всем, что происходит. Конечно, после 24 февраля мы думали, что нам могут не выдать прокатное удостоверение, что нас не возьмет прокатчик, что у нас будут отказы в кинотеатрах. Но в итоге и прокатку нам дали, причем уже в марте, и прокат у нас будет достаточно широкий. Сейчас посмотрим, что нас встретит в кинотеатрах.

Как по-вашему, эта история могла произойти в любой стране и в любое время или это все-таки именно Россия второй половины десятых годов?

Для меня эта история, безусловно, про здесь и сейчас, так я ее ощущал и так снимал. Когда мы искали локации, мы искали вот эту современную Россию, пытались ее увидеть и художественно осмыслить.

При этом иногда создается ощущение, что вы специально находите какие-то приметы американской жизни в российской действительности, вот когда ваши герои, например, заходят в дайнер с этими характерными красными диванами, да и вообще буйство цветов и причудливо выбранные локации все время отсылают к визионерству американских независимых.

Честно скажу: в визуальном плане, при выборе натуры, локаций я как раз не думал про американское кино. Моя мечта — это, наоборот, «отжать» русское изображение, показать, что вот так, вот так и еще вот так это все может выглядеть. Мне кажется, что в кино Россию несправедливо загоняют в серый цвет, делая ее безликой. А она совсем не безликая! Это моя одержимость началась еще с «Витьки Чеснока». Мы были на съемках в Тверской области, когда я увидел, что мы зачем-то реальность пытаемся спрятать, вместо того чтобы ее показать. Вот мы смотрим на эту стеночку, и она такая, с нужной фактурой, нам нравится ее цвет, он прямо так в кино и просится, но чуть-чуть влево-вправо — и в камеру лезет как бы некиногеничная реклама, пестрота, дикие цвета. И все это надо прятать. А я подумал, что если, наоборот, не прятать, а показать вот эту стеночку всю целиком? И с тех пор я с этой идеей живу и пытаюсь весь этот пластик, сайдинг, все эти вырвиглаз-цвета перетащить на экран.

Не могу не спросить про музыку, потому что в «Межсезонье» ее так много, что кажется, фильм сам и есть этот подросток, который никогда не снимает наушники, чтобы не слышать взрослых. Антоха MC, Shortparis, Шарлот — как вы составляли этот плейлист?

Я в нашей группе «ВКонтакте» просто спрашивал у ребят, кто что слушает. И под некоторые композиции стал монтировать сцены, не думая, что эта музыка в итоге войдет в фильм. Потом мы пытались написать оригинальную музыку, но в большинстве случаев вернулись к тем песням, которые я изначально использовал просто для чернового монтажа.

Вы назвали фильм «Межсезонье», потому что это метафора подросткового возраста?

Да, вот это подвешенное состояние, переходное.

Нет ощущения, что сейчас межсезонье закончилось, и эта история — уже про вчера, которое, конечно, объясняет многое про сегодня, но ничего уже не может изменить?

Да, есть. А сейчас у нас — зима. Такая холодная, суровая, бесконечная зима. Будет ли весна, ждать ли ее — непонятно. И есть ощущение, что нас тут будут в банке морить. Вот как сейчас снимать кино? Как и с чем идти в тот же Минкульт? Как снимать кино так, как ты считаешь нужным? Видимо, таким же способом, на коленке, партизански, вопреки всему. Потом я слышу, что международные фестивали отказывают российским фильмам, и это тоже, мягко говоря, не вселяет надежд на будущее. И вот как сохранить себя и не подчиниться, занять свою позицию, не уступать, показывать и рассказывать то, что считаешь нужным? Я сейчас занимаюсь экранизацией романа Алексея Сальникова «Отдел», а там история, где бывший эфэсбэшник-бухгалтер попадает в тайный отдел, который ловит инопланетян и жестоко с ними расправляется. А инопланетяне — ну вообще, мягко говоря, совсем не инопланетяне, и почему их нужно инопланетянами называть — непонятно. Герой понимает весь этот ужас, но начинает в этот мир погружаться, погружается и, в общем, привыкает к тому, что — да, это инопланетяне и их уничтожают. Вот и как мне сейчас эту историю честно рассказать?

В прокате с 23 июня


Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram

Вся лента