Как либеральная императрица управляла вольными типографиями

225 лет назад, 16 сентября 1796 года, Екатерина II подписала указ «Об ограничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг». Тем же повелением усиливалась цензура и запрещались вольные типографии, об успехах в деятельности которых императрица прежде с гордостью рассказывала иностранцам. Однако в реальности сравнительно недолгая история существования формально не подчиненного государственному контролю книгопечатания складывалась совсем не так гладко, как уверяла самодержица.

«По требованию лить»

Одним из столпов российской власти веками оставался строгий надзор за всем, что может хоть как-то влиять на умы. Случавшиеся временами исключения вели к ослаблению самодержавия и только подтверждали необходимость соблюдения этого правила. Самое пристальное внимание уделялось выпуску различных изданий, которые до появления радио оставались способом наиболее широкого распространения нежелательных мыслей и знаний. Но, несмотря на это, иноземцы, прибывавшие в Российскую Империю в поисках солидного заработка, пытались перенести на русскую землю европейский опыт создания свободных от тотального государственного контроля типографий. И воцарение императрицы-немки Екатерины II в 1762 году сулило им некоторые шансы на успех.

Первым, кто всерьез решил обзавестись собственной типографией в России, был Иоганн Михаэль Гартунг, в документах значившийся цесарцем, то есть подданным Священной Римской Империи германской нации. Он приехал в Петербург летом 1767 года в надежде найти работу в качестве мастера «словолитного художества». Обучавшийся этому ремеслу у искуснейших европейских специалистов и упражнявшийся в нем 24 года, 13 из которых прошли в типографии австрийского императора, Гартунг предложил свои услуги Сенатской типографии. Для демонстрации умений он взялся сделать 100 пудов гарта — сплава для изготовления шрифтов. И его гарт оказался более высокого качества, чем сплав, делавшийся служившим в Сенатской типографии мастером Осипом Симкенсом. Образцы обоих продуктов были отправлены на суд Петербургской академии наук.

В декабре 1767 года она письменно подтвердила высокое качество сплава Гартунга, а «Симкенсова ж варения литерной состав» был признан совсем негодным. И 25 февраля 1768 года на место уволенного Симкенса в Сенатскую типографию взяли Гартунга. С ним заключили контракт на четыре года, положив годовое жалованье в 350 руб. и отведя «на житье две камеры с казенными дровами и свечами».

Через два с половиной года пребывания Гартунга в типографии обнаружилось, что он так и не научил учеников варить гарт. Мало того, обнаружилось и еще одно удивительное обстоятельство:

«Им вылито российских литер только три да французских один шрифт».

23 июля 1770 года генерал-прокурор Сената князь А. А. Вяземский приказал Гартунгу еженедельно подавать рапорты о сделанной работе. Видимо, такие условия труда пришлись иностранцу не по вкусу, и осенью того же года он подал прошение на имя императрицы Екатерины II о заведении частной типографии, в котором писал:

«Как здешнее лютерскаго и кафолическаго закона духовенство часто меня уговаривают завести здесь на моем иждивении партикулярную типографию только для иностранных языков, особливо как сие служило бы к великому облегчению в толь нужном наставлении юношества во всяких полезных науках, художествах и языках, о коем Ваше Императорское величество сами всемилостивейшее попечение иметь соизволите, ибо в таком случае не было бы более нужды выписывать надобные книги из иностранных мест, употребляя на то великое иждивение и много времени; того ради Ваше Императорское величество всеподданнейше прошу дать мне всемилостивейшую привилегию к заведению типографии и словолитнаго художества для иностранных языков. Такое учреждение владениям Вашего Императорскаго величества, без сомнения, было бы небесполезно и небесславно, а я ревностнейшее старание прилагать буду иметь в своей типографии самыя лучшия печати, и при том обещаюсь также турецкия, арабския и все ориентальныя писма и всякие другие надобные знаки по требованию лить и печатать».

Екатерина II через своего секретаря Г. В. Козицкого сообщила генерал-прокурору Сената князю А. А. Вяземскому, что Сенат «по усмотрении надобности может дать на оное привилегию».

1 марта 1771 года Сенатским указом И. М. Гартунгу разрешено основать вольную типографию «для печатания на иностранных языках книг и других сочинений» и иметь при ней словолитную мастерскую. При этом в документе строго указывалось Гартунгу «на российском языке никаких книг, ни сочинений не печатать, дабы прочим казенным типографиям в доходах их подрыву не было».

Вскоре Гартунг дерзнул просить у императрицы 6 тыс. руб., которые ему были необходимы для перевоза семьи из Майнца в Петербург и на покупку инструментов и материалов для оснащения типографии. Эту сумму он обещал в течение десяти лет «в три срока либо отработать, либо готовыми деньгами уплатить». Но 20 мая 1771 года на это прошение из-за продолжающейся русско-турецкой войны был дан отрицательный ответ:

«По нынешним военным обстоятельствам учинить сего не можно».

Заниматься устройством собственного предприятия Гартунгу мешали и его обязанности по Сенатской типографии, ведь срок заключенного с ней контракта истекал только в феврале 1772 года. Но, видимо, финансовые трудности были причиной того, что Гартунг и по окончании контракта не покинул казенное заведение, правда, став совершенно нерадивым сотрудником.

22 марта 1773 года В. А. Троепольский, исполнявший обязанности директора Сенатской типографии, сообщал в Сенат о И. М. Гартунге:

«По большой части то больным сказывается, то в отлучке бывает... По усмотрению чего я хотя неоднократно ему говаривал, но он не только меня слушать не хочет, но иногда и великие грубости оказывает, говоря, чтоб я совсем в его дело не мешался. Сверх сего без всякого дозволения отъезжая за город, живет там дни по два и по три, в которое время ученики одни все делают сами без всякого показания».

28 марта 1773 года Гартунг был уволен. Но в собственной типографии широкой книгоиздательской деятельности он не развернул. Скорее всего, он зарабатывал на печатании визитных карточек, афиш и объявлений. В сентябре 1774 года Гартунг сообщил в «Санкт­Петербургских ведомостях», что ищет компаньона «для приведения в совершенство заведенной им типографии и словолитни», и о том, что даже готов сдать свое детище в аренду.

«Партикулярным людям не отпускать»

Гораздо успешнее пошли дела у владельцев второй частной типографии в Петербурге И. Я. Вейтбрехта и И. К. Шнора.

Потомственный книготорговец Иоганн Якоб Вейтбрехт в 1765 году был выписан Академией наук из Германии заведовать иностранной книжной лавкой. С 1768 года он стал ее частным владельцем. Блестяще знавший зарубежный книжный рынок Вейтбрехт сделался поставщиком императрицы и многих придворных вельмож.

С таким кругом знакомств ему было несложно получить в 1776 году привилегию на создание частной типографии с правом печатать книги не только на иностранных языках, но и на русском.

Кроме того, Вейтбрехту разрешалось «также и литеры лить для своей типографии и других, но российских литер… какого б оные ни были сорта, ни под каким видом на продажу партикулярным людям не отпускать, и литер, кроме словолитной, при типографии находящейся, в особых или партикулярных домах не отливать и не делать».

В компаньоны он пригласил специалиста по типографскому делу выходца из Лифляндии Иоганна Карла Шнора, которому в 1772 году Сенат не разрешил сдать в аренду типографию Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса, разъяснив отказ так:

«Есть уже и казенные типографии для печатания на иностранных языках и Гартунга, а если и Шнору позволить, то чрез сие размножение не столько от издания полезных книг выгоды, сколько от тайного печатания запрещенных последовать может вреда, а притом и доныне уже заведенным казенным и партикулярным типографиям причиняется немалый подрыв».

Вейтбрехт и Шнор пробыли совладельцами пять лет — в 1781 году лифляндец открыл собственную типографию, которая стала одной из лучших в России.

Их совместное заведение было завалено заказами правительственных учреждений. Кроме того, в типографию постоянно шел поток рукописей, покупавшихся книготорговцами у переводчиков. Здесь печатались дамский журнал «Модное ежемесячное издание», а также политически злободневные и острые Sankt-Petersburgisches Journal и «Санкт-Петербургский вестник», которые раскупались дворянской молодежью.

Успехи этого предприятия вдохновили в 1780 году Ф. И. Брейткопфа, происходившего из семьи известных лейпцигских издателей, также просить разрешения завести в Петербурге вольную типографию, и 23 декабря он его получил.

За этими частными типографиями надзирали особые смотрители, назначавшиеся Синодом и Академией наук. Они были «обязаны смотреть, чтобы в печатаемых книгах и прочих сочинениях ничего противного, а особливо закону (божию), правительству и благопристойности не было».

«Не различать от прочих фабрик и рукоделий»

«Кульминационным моментом либерализма екатерининской эпохи», по словам критика и историка русской литературы А. М. Скабичевского, стал знаменитый именной указ Екатерины II Сенату от 15 января 1783 года, предоставлявший полную свободу заводить вольные типографии, где и кому угодно.

«Всемилостивейше повелеваем,— гласил указ,— типографии для печатания книг не различать от прочих фабрик и рукоделий, и вследствие того позволяем, как в обеих Столицах Наших, так и во всех городах Империи Нашей, каждому по своей собственной воле заводить типографии, не требуя ни от кого дозволения, а только давать знать о заведении таковом Управе Благочиния того города, где он ту типографию иметь хочет».

О событиях, последовавших после публикации этого документа, Скабичевский писал:

«Указ 1783 г. о вольных типографиях возбудил всеобщий энтузиазм и предприимчивость. Тотчас же и в Петербурге, и Москве начали открываться массы типографий, из которых многие, заведенные сгоряча, без предусмотрительности и практического знания дела, вскоре лопались и закрывались».

Но некоторые из возникших тогда предприятий успешно проработали более десяти лет.

С 1785 по 1790 год число книг, издаваемых в России ежегодно, увеличилось в 3,5 раза по сравнению с началом царствования Екатерины II.

Частные типографии появились и в провинции. В 1784 г. в Ярославле учредили вольную типографию Н. Ф. Уваров, А. Н. Хомутов и Н. И. Коковцов. В том же году в посаде Клинцы Суражского уезда Черниговской губернии, состоявшем из слобод, образовавшихся из бежавших от преследования приверженцев старой веры, купцы Рукавишников и Желязняков и в 1786 году Федор Карташев официально открыли типографии.

Одна из лучших по оснащенности частных типографий находилась в Пензенской губернии в селе Рузаевка у помещика Н. Е. Струйского.

«Оставя службу прапорщиком гвардии и пристрастившись к стихотворству,— вспоминал о этом поэте-дилетанте князь И. М. Долгоруков,— он имел у себя собственную свою вольную типографию и в ней отпечатывал все свои сочинения.

Тиснение его было доведено до наилучшего в то время в России искусства.

Он подносил Екатерине разные свои труды, и она изволила красотой изданья хвастать даже пред чужестранными посланниками, дабы они видели, что за 1000 верст от столицы, в глуши, под скипетром ее процветают искусства и художества, а ему неоднократно, для вящшего одобрения, посылала перстни бриллиантовые в подарок».

Но ничего, кроме своих странных сочинений, в рузаевской типографии чудак Струйский не издавал. Все они были написаны в так называемом улыбательном духе и потому благосклонно принимались стареющей Екатериной II.

Авторы же, которые поверили, что «россиянам дарована свобода мыслить и изъясняться», как писал литературовед, академик Петербургской академии наук А. Н. Пыпин, и что «имеют они долг возвысить громкий глас свой против злоупотреблений и предрассудков, вредящих отечеству», были не поняты императрицей.

«В действительности литература могла сказать лишь очень немногое: как скоро она говорила не в "улыбательном" духе, ее останавливали,— и это было даже в те годы, когда у нас хвалились большей свободой, чем было во Франции, покровительствовали энциклопедистам и т. п.»,— замечал А. Н. Пыпин.

«Колобродства, нелепые умствования и раскол»

Так, в 1785 году началось торможение издательской деятельности писателя Н. И. Новикова и его сподвижников-масонов.

Две вольные типографии были ими заведены в 1783 году в Москве — одна на имя Н. И. Новикова, другая на имя И. В. Лопухина. Вдобавок к этому в 1784 году 14 человек учредили Типографическую компанию — с целью основать обширную типографию на 20 станов.

Из этих типографий выходило огромное количество книг и периодических изданий общепросветительского характера. Но наряду с ними печатались и масонские труды, которые продавались не только в московских книжных лавках, но и в провинции.

23 декабря 1785 года главнокомандующему в Москве графу Я. А. Брюсу был направлен указ Екатерины II «Об определении духовных особ вместе с светскими для освидетельствования книг, выходящих из вольных типографий в Москве». Книги, напечатанные в типографиях Новикова, в указе назывались «странными». Губернскому прокурору приказывалось сочинить опись новиковским книгам и отослать ее вместе с книгами к архиепископу Московскому Платону.

«А его Преосвященство имеет особое от Нас повеление,— писала императрица,— как самого Новикова приказать испытать в законе нашем, так и книги его типографии освидетельствовать, и что окажется, Нам донести и Синод Наш уведомить».

Впредь, гласил указ, следовало наблюдать, чтобы из вольных типографий не выходили книги, «в коих какие-либо колобродства, нелепые умствования и раскол скрываются».

27 марта 1786 года указом императрицы были запрещены к продаже шесть книг, «наполненных странными мудрованиями».

Чуть более года спустя литературную активность масонов было придумано прекратить новым способом. 27 июля 1787 года Екатерина II подписала указ, которым печатание церковных книг и вообще литературы духовного содержания разрешалось исключительно духовным типографиям. И было приказано московской полиции наблюдать, «дабы ни из одной светской типографии или светской книжной лавки в Москве не были продаваемы… книги церковные, или к Священному писанию, вере, либо толкованию закона и святости относящиеся, кроме тех, кои напечатаны в Синодской или иных духовных типографиях».

«Мы не знаем,— писал Скабичевский,— каковы были результаты этого указа в самом Петербурге и в других городах, но что касается Москвы, там были обысканы все книжные лавки и опечатано множество книг. 10-го октября 1787 года Серапион (архимандрит Богоявленского монастыря.— "История") и Моисей (проповедник Славяно-греко-латинской академии.— "История") кончили свое дело и представили Платону при рапорте и реестре экземпляры 313 книг, в числе которых были между прочим и собственные его сочинения. Все эти книги, без сомнения, были сожжены, и подобное auto-da-fe представляло собою зрелище поистине беспримерное в истории; вы представьте себе только не каких-нибудь безбожников или якобинцев, но православных духовных особ, предающих огню псалтыри, молитвенники, беседы святых отцов церкви и разные душеспасительные книги вроде "Бессмертие души", "Доказательства бытия Бога", "Посрамленный безбожник и натуралист", и в том числе сочинения самого владыки! Это было словно какое-то умоисступление».

Большая часть изъятых книг была напечатана в типографиях Новикова и его друзей. Тяжело заболев, Новиков в июне 1789 года переехал из Москвы в свое подмосковное имение. Через два года Типографическая компания прекратила свое существование.

После выхода в мае 1790 года «Путешествия из Петербурга в Москву», напечатанного А. Н. Радищевым в домашней типографии, и наказания автора за это ссылкой в Сибирь главнокомандующий Москвы генерал-фельдмаршал А. А. Прозоровский, напуганный революцией во Франции, регулярно отправлял императрице доносы на Новикова. И наконец получил указ расследовать, не печатает ли Новиков в нарушение закона книг церковной печати. 22 апреля 1792 года Новикова арестовали и без суда заточили в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет.

Многие историки и писатели пытались понять причины преследования великого просветителя императрицей-просветительницей. А. Н. Пыпин объяснял их тем, что, хотя русское масонство направлялось только на цели нравственные и общественные, Екатерина все-таки к нему оставалась враждебна:

«Невысказанным поводом этой вражды было то, что она встречала общественное явление, совершавшееся мимо ее воли и контроля… Екатерина хотела стоять во главе не только государства, но и общества; избалованная успехом и лестью, которую слышала от первостепенных писателей Европы, и сознавая свое собственное превосходство, она думала, что одна способна руководить воспитанием общества».

Неизбежным результатом просвещения народа становится пробуждение общественной самодеятельности. Когда же в конце царствования Екатерины эта самодеятельность стала возникать, власть отнеслась к ней враждебно.

Яркой демонстрацией недоверия к самодеятельности подданных стал указ от 16 сентября 1796 года «Об ограничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг; об учреждении на сей конец цензуры… и об упразднении частных типографий»:

«Частными людьми заведенные типографии, в рассуждении злоупотреблений, от того происходящих, исключая те только, кои по особому дозволению Нашему, вследствие учиненных с главнейшими в Государстве Нашем местами соглашений или договоров устроены, упразднить, тем более, что для печатания полезных и нужных книг имеется достаточное количество таковых типографий, при разных училищах устроенных».

После запрещения частных типографий выпуск книг в России пошел на убыль: если в 1788 году было издано 439 книг, в 1796-м — 256, то в 1797-м — всего лишь 165.

Светлана Кузнецова