Денис Рузаев о ретроспективе Жако Ван Дормаля

В Москве и еще нескольких городах России пройдет ретроспектива бельгийского эксцентрика и визионера Жако Ван Дормаля, снявшего всего четыре фильма за 25 лет, два из которых были награждены в Канне. Его последний фильм «Новейший завет» (2015) также был в каннском конкурсе и даже выходил в российский прокат. Но со временем сказка про патриархального бога и сбежавшую от него к людям дочь, которая хочет навести на земле новый порядок, только набирает актуальность

Ницше был не прав: Бог (Бенуа Пульворд) не только не умер, но живет куда ближе, чем можно было бы себе представить,— на верхотуре серой брюссельской многоэтажки, в старомодно обставленной квартирке, в компании мечтательной, помешанной на уборке и бейсбольных карточках жены и вступающей в подростковый период дочки по имени Эя (Пили Груан). Почти все, что напоминало бы о старшем сыне вседержителя — некогда сбежавшем из дома оптимисте-балагуре, которого родные звали Джей Си,— убрано с глаз долой: от предательства первенца отец так и не отошел. Попивая пивко и чертыхаясь что есть мочи, Бог насылает на человечество все новые несчастья (законы природы он тщательно записывает на разнообразных карточках: «Бутерброд всегда падает маслом вниз» и так далее) — но не устает тиранить и собственных домочадцев. Это его и погубит: устав терпеть родителя-мизантропа, дочь сбежит в мир людей — создавать новый мировой порядок, собирать апостолов (в отличие от брата ей хватит и шестерых) и обзаводиться собственным, авторства клошара-меланхолика с дислексией, евангелием. Оно же «Новейший завет».

За те два года, что прошли с выхода последнего фильма Жако Ван Дормаля в российский прокат, обаятельно кощунственный, ернический пафос «Новейшего завета» не стал в этих широтах менее актуальным — а в свете недавнего запрета «Смерти Сталина» выглядит, пожалуй, даже провокационнее. Кинематограф Ван Дормаля, режиссера, регулярно подвергающегося критике за плоскость шуток и неизбывную сентиментальность, впрочем, заслуживает некоторого переосмысления и вне специфического отечественного контекста. Более того, кажется, чем яростнее современный мир подвергает переоценке те ценности и иерархии, на которых он и был построен, тем актуальнее и свежее выглядит скромный — всего-то четыре фильма за четверть века — корпус работ бельгийца.

В «Господине Никто» (2009) теория струн, эффект бабочки и фантастический мотив с раскрывшимся людям будущего секретом бессмертия дают Ван Дормалю возможность на примере воспоминаний последнего на планете смертного старика (Джаред Лето) уравновесить реальность и вымысел, биографию подлинную и воображаемую. СМИ спешат разузнать у умирающего подробности его 120-летней жизни, а получают рассказ об 11 параллельных судьбах. Обречен остаться в неведении и ждущий однозначного финала зритель — Ван Дормаль только разводит руками, предлагая аудитории самой сформулировать ответы на поставленные им вопросы.

А в «Дне восьмом» (1996) унылый реализм взрослого мировоззрения — его олицетворяет пребывающий в затяжной депрессии клерк (Даниэль Отей) — не выдерживает никакого сравнения с неотразимым воображариумом, которым предстает жизнь глазами паренька с синдромом Дауна (Паскаль Дюкенн). Тот убежден, что скошенную траву нужно в утешение приголубить, а дежурная отговорка «минутку!» подразумевает буквальную минуту ожидания. Благодаря такому незамутненному подходу герой Дюкенна оказывается не только способен видеть и замечать больше окружающих, но и обретает настоящие сверхспособности вроде дара ходить по воде.

В «Новейшем завете» (где, к слову, по воде тоже ходят — но уже с откровенно комедийным эффектом) можно увидеть все те же идеи и мотивы. Но, пожалуй, смотрится он пока что самым цельным фильмом Ван Дормаля — провокационность и дурашливость, презрение к догмам и подмена философии клоунадой, сказка и быль сочетаются здесь наиболее органично. Парадокс в том, что при этом «Завет» — самый фрагментарный его фильм: завязкой с бегством божьей дочери он пользуется для того, чтобы затем большую часть фильма посвятить не высшим силам, а персонажам самым обыкновенным, а именно разношерстной шестерке будущих апостолов. Историю каждого из них Ван Дормаль поочередно рассказывает, пренебрегая основной интригой. Логика такого драматургического решения сообщает, пожалуй, даже больше, чем финальный, с небом в алмазах, богоборческий триумф — ответы на все неразрешимые экзистенциальные тайны, по Ван Дормалю, кроются не на небесах и не в священных текстах, а в каждом из нас. Даже если мы — это серийный убийца с разбитым сердцем, убежденный в своей женственности пацан или влюбленная в гориллу Катрин Денев. Апостолы в евангелии Ван Дормаля заслуживают большего интереса, чем мессия. Что там принято говорить в таких случаях? Аминь?

«Каро 11 Октябрь»
«Господин Никто», 21 февраля, 19.30
«Новейший завет», 22 февраля, 19.30
«День восьмой», 23 февраля, 19.30