“Ъ” спросил своих читателей, что они думают о блокировке трибунала по малайзийскому Boeing

В среду Россия в Совете Безопасности ООН наложила вето на принятие проекта резолюции о создании международного трибунала в отношении виновных в крушении малайзийского Boeing 777 на востоке Украины 17 июля 2014 года, в результате которого погибли 298 человек. “Ъ” спросил Владимира Войновича, Евгения Сатановского, Сергея Станкевича и других своих читателей, где бы они еще наложили вето.

Евгений Сатановский, президент независимого научного центра «Институт Ближнего Востока»:

— Я бы наложил вето на кретинизм политиков и чиновников, но, к большому сожалению, это не получается ни у кого со времен восстания Спартака.

Владимир Войнович, писатель:

— Я бы никогда и ни на что вето не накладывал. И сейчас России не надо было это делать. Идет расследование страшной трагедии, и если оно, по нашему мнению, идет неправильно, с этим надо спорить, быть заинтересованными в установлении истины. А если мы почему-то не хотим этого, тормозим и препятствуем, в данном случае установлением вето, то это выглядит крайне подозрительно.

Борис Надеждин, президент Института региональных проектов и законодательств:

— На многочисленные законы, принимаемые в последнее время, которые выводят нас за рамки цивилизованных стран. В целом институт вето вообще необходим. Если есть в каком-то механизме принятия решений ключевые игроки и для принятия эффективного решения нужно, чтобы они все его одобрили, а если хотя бы один не одобряет, то такое решение все равно реализовать будет нельзя, то здесь институт вето, безусловно, необходим. Но вето — такая штука, которая применяется тогда, когда для реализации решения все равно потребуется содействие ключевых игроков. Так что в узком смысле это полезная история.

Леонид Калашников, первый зампред комитета Госдумы по международным делам:

— Я бы для себя наложил вето на возможность ругаться со своей женой. Покойный академик Никольский прожил более ста лет, и он говорил, что дожил до такого возраста благодаря тому, что никогда не спорил со своей женой. Один раз поспорил и зарекся, так как понял — бесполезно, а жизнь такие споры укорачивают. Я тоже хочу долго жить, поэтому стараюсь с женой не спорить, но не получается — постоянно пытаюсь ее перевоспитать.

Сергей Станкевич, эксперт Фонда Анатолия Собчака:

— Я бы наложил вето на запреты. У нас редкий день в стране проходит без того, чтобы не узнали о каком-нибудь новом запрете. Особенно этим отличается Госдума. Огромный груз различных запретов уже переходит все мыслимые границы. Надо прожить год без запретов на уровне законов и различных инструкций правительства. Это был бы замечательный год, полезный для страны. Мозги наших чиновников были бы направлены в позитивное русло. Уверен, мы бы сделали огромный шаг в развитии страны. Год без запретов — это моя мечта, как у Мартина Лютера Кинга.

Анатолий Капустин, президент Российской ассоциации международного права:

— Право вето — это инструмент политической борьбы, самостоятельности, определенной позиции. История ООН показывает, что все великие державы в тех или иных ситуациях использовали это право для того, чтобы остановить негативное развитие событий. Если кто-то считает, что решение Совбеза может привести к ухудшению ситуации, то право вето должно быть использовано. Конечно, друг друга многие обвиняют в политических пристрастиях, но отсутствие таких резких движений, которые могут привести к обострению международной ситуации, гораздо лучше простых обвинений. Что касается вчерашнего решения, есть международные механизмы, которые четко регулируют подобные ситуации. Инциденты с гражданскими самолетами регулируются Чикагской конвенцией о международной гражданской авиации. Вынесение этого на уровень угрозы безопасности — политическая провокация.

Погос Акопов, председатель Ассоциации российских дипломатов, чрезвычайный и полномочный посол:

— В нынешних международных условиях я бы наложил вето на создание любых международных трибуналов. Сейчас трибуналы рассматривают лишь как судилище, а не институты расследования. Россия правильно поступила, наложив вето по Boeing. Ведь совершенно ясно, что наши «партнеры», а я бы сказал — противники, ставили совершенно конкретную цель: трибунал дискредитировал или вообще возложил ответственность на Россию. Мы объясняли, что это уголовное дело, а трибуналов по таким делам не создают. Если бы ООН хотела расследования, то сделали бы это дело открытым, прозрачным, а сейчас все скрывается, никто не знает о принятых решениях. Российские эксперты не допущены к расследованию этого дела, соответственно, и в трибунале российских представителей не будет. Поэтому наши политики правильно сделали, наложив вето. У этого трибунала будет одна цель — переложить все на нас.

Федор Шелов-Коведяев, первый заместитель министра иностранных дел (1991-1992 год):

— В качестве инструмента дипломатии вето в Совете Безопасности используется в случае применения односторонних резолюций, оценивающих положение не только на Украине, но и на Ближнем Востоке, в Афганистане и других местах напряжения. Что касается вчерашнего вето, то оно совершенно обосновано, поскольку стало реакцией на поспешность Малайзии с внесением резолюции. Ведь пока нет окончательного доклада по крушению, есть только первый промежуточный, и он мало что проясняет. Второй промежуточный доклад должен появиться в сентябре—начале октября, а окончательный — к концу года. Поэтому нынешняя суета непонятна. Много вопросов к расследованию: не опрошены диспетчеры, украинский летчик, награжденный за выполнение некоего задания, и свидетели его разговора на аэродроме после полета. Нет доказательной базы для создания уголовного суда. Все говорит за то, что Малайзия — сама или с чьей-то подачи — играла на нервах и пыталась шантажировать Россию. И хорошо, что мы не пошли на слабонервное поведение и завитировали резолюцию по вполне объективным основаниям, основанным на уставных документах ООН и других международно-правовых документах, которые регламентируют учреждение разного рода международных трибуналов.