Между великими

На прошлой неделе прошли заседания первого Астанинского клуба — в столицу Казахстана съехались политики, дипломаты, политологи и международники со всего мира. "Власть" пыталась понять, насколько "Астана" отражается в "Валдае" и что она предлагает Москве, Пекину, Вашингтону и Брюсселю.

Алексей Токарев

Встреча международных экспертов по теме евразийского развития прошла в Казахстане. Участники Астанинского клуба обсуждали не только роль центральноазиатского региона в глобальных процессах на континенте, но и взаимодействие великих держав. Встречам подобного рода участие массмедиа противопоказано. Для того чтобы эксперты-международники говорили то, что думают, действует правило британского Королевского института по международным отношениям (Chatham House): на их высказывания можно ссылаться, не называя автора по имени и не указывая его аффилиацию. В рамках подобных клубов самое интересное произносится на закрытых встречах, куда прессе вход заказан. На официальных заседаниях и пресс-подходах улыбающиеся участники упражняются в дипломатическом дискурсе.

Сходство "Астаны" с "Валдаем" на первый взгляд было очевидным. Эксперты по макрорегиону с мировым именем съехались в шикарный отель с разных концов света, чтобы, прерываясь на роскошные обеды и ужины, говорить друг с другом и руководством принимающей страны на мероприятии под патронажем президента. В ответ на предложение "Власти" найти пять отличий между российским и казахстанским мероприятием американский участник грустно пожал плечами. Один из российских партнеров мероприятия указал на разницу в форматах. На "Валдае" собираются панельные дискуссии, в рамках которых на сцене общается пять--семь топовых спикеров. В случае "Астаны" участники играли более активную роль, сев за круглый стол, в том числе с высшими казахстанскими чиновниками.

Собрание участников действительно выглядело представительным: бывшие премьер-министры, министры иностранных дел и финансов, председатели ассамблей, президенты финансовых фондов, ректоры, деканы, профессура, главы think tank, советники высших чинов, экономисты крупнейших банков из России, США, КНР, Германии, Турции, Пакистана, Ирана, Иордании, Сингапура, Южной Кореи, Японии. Страны Центральной Азии оказались в численном меньшинстве, что организаторы объясняют "акцентом на участие представителей крупных стран". Обсуждать роль региона в Евразии позвали одного представителя Киргизии (бывшего генсека ШОС Муратбека Иманалиева) и двух представителей Казахстана. Впрочем, как сказал один из участников, "в Узбекистане запретили политологию, а в Туркмении — золотые статуи. Кого звать? Что они скажут?!".

Интеллектуальное сопровождение встречи осуществлял Институт мировой экономики и политики (ИМЭП) при Фонде первого президента Республики Казахстан — лидера нации. В одном только вступлении, занимающем меньше страницы предваряющего мероприятие доклада, различные вариации фамилии главы государства и принадлежащих ему титулов повторились пять раз. Господин Назарбаев планировал участие в итоговом заседании, что было отражено в программе, но помешал жесткий график. В любом случае держащая карту Казахстана в крепких бронзовых руках статуя лидера нации находилась рядом с экспертами на протяжении всех трех дней дискуссий в здании Назарбаев-фонда.

Организаторы в один голос уверяли, что Казахстан — уникальное место для проведения конференции по проблемам Евразии

Отличие "Астаны" от "Валдая" проявилось и в интеллектуальном наполнении. Если Россия на своем мероприятии пытается объяснять планете про себя, то Казахстан выбрал другую тактику. Астана стала местом разговора не о Казахстане в мире, а о мире — в Казахстане. Премьер-министр республики Карим Масимов расширил интерес к государству с регионального до планетарного: "Геостратегическое положение Казахстана таково, что почти любой вопрос, который обсуждается по обе стороны Атлантического и Тихого океанов и на территории между ними, имеет непосредственное отношение к развитию нашей страны". Несколько раз и организаторы, и официальные лица заверяли собравшихся в том, что стране под силу стать "честным брокером" в отношениях великих держав. Напрямую отдельные постсоветские государства, обозначением внешнеполитического курса которых давно стало слово "качели", не назывались. Различия между ними и Казахстаном подчеркивались. "Наша страна проводит многовекторную политику, не желая портить отношения с мировыми игроками,— объяснял один из казахстанских участников.— Мы не будем вилять, как какой-то маятник".

Во вступительном ролике на карте Евразии, которая "после окончания холодной войны стала похожа на лоскутное одеяло... где великие державы ведут новую Большую игру", появлялись равные по размеру квадраты с флагами России, ЕС, США и КНР. При этом начинался клуб с тоста "на грани фола" на закрытом заседании. Российский эксперт, которого уже можно причислять к ветеранам науки о международных отношениях, призвал поднять бокалы за "США, которые влияют на Казахстан на 5%, за Китай, который влияет на 60%, и Россию, которая влияет на 100%". Эксперты смеялись.

Организаторы в один голос уверяли, что Казахстан — уникальное место для проведения конференции по проблемам Евразии. Аргументы звучали убедительно: во-первых, проводись мероприятие в любой из глобальных держав, говорили бы, конечно, больше о ней, нежели об общей архитектуре. Во-вторых, Казахстан не настолько маленькая страна, чтобы не иметь веса в дискуссиях, а быть лишь местом сна, обеда и дебатов экспертов. В-третьих, Казахстан как "срединное государство" в Центральной Азии готов к строительству партнерских отношений со всеми глобальными игроками. Местные элиты не ведут разговоров о России как о "региональной державе с экономикой немногим меньше испанской", не обвиняют Китай в нарушении прав человека, не угрожают США "радиоактивным пеплом" и не называют Старый свет "Гейропой". Список великих держав Астанинский клуб вербализирует четко, относя к ним РФ, КНР и США. Иногда пьедестал дополняется коллективной Европой, а в пилотном докладе к "возвращающимся на мировую арену державам" причислена Индия.

Россию и Китай премьер-министр Масимов назвал стратегическими партнерами, США — крупным, по отношению к ЕС анонсировал подписание в декабре 2015 года соглашения о продвинутом партнерстве. На закрытой встрече один из коллег чиновника был более откровенен: "Конечно, отношения с США крайне важны для нас, но на первом месте, очевидно, наши связи с Россией и Китаем. При этом все мы стремимся развивать технологии и быть продвинутыми. Исторически сложилось так, что прогресс — это Запад. Нынешняя конфронтация России и Запада не нужна никому". Российский участник встречи поясняет: "Американцы весьма откровенно дали понять, что США, хоть и заинтересованы в регионе в целом, значительные ресурсы инвестировать все-таки не планируют. Напротив, китайцы столь же откровенно говорили о том, что свой интерес к региону КНР будет подкреплять финансово".

России были комфортно участвовать в Астанинском клубе. Ее не попрекали постоянно Украиной и Сирией. Тему Украины в кулуарах несколько раз вскользь упоминали американцы. Как рассказывает один из участников клуба, когда "возник прямой вопрос про снятие санкций, американцы предположили, что санкции, связанные с Донбассом, в какой-то перспективе могут быть сняты. Но те, что введены после Крыма,— вряд ли, потому что ситуация в обозримом будущем наверняка не изменится". После того как одного из казахстанских руководителей в закрытом формате спросили о санкциях в отношении северного соседа, он объяснил, что Казахстан не поддерживает санкционную политику, поскольку "в итоге она бьет по простым людям". Тему территориальной целостности Украины высокопоставленный спикер дипломатично обошел стороной. На открытых заседаниях лишь высокопоставленный европейский чиновник привычно клеймил Россию за "аннексию Крыма" и "вторжение в Донбасс". Это не мешало ему на закрытых мероприятиях смеяться в голос с российскими экспертами и дружелюбно объяснять "Власти" необходимость сотрудничества России и Европы в борьбе с терроризмом. Впрочем, Астанинский клуб, имея целью дискуссию о Евразии, не акцентировался на Украине. "Я это обсуждать не буду",— прямо сказал российский эксперт, когда на первой закрытой сессии европеец начал говорить про роль России в украинском кризисе. "Для этого есть Минск, Нормандия,— вторит его коллега, перечисляя переговорные форматы,— зачем говорить про это в Астане?"

На конференции главным мировым злом однозначно было запрещенное в России ИГ, да и Сирию вспоминали гораздо чаще Украины. Часть Астанинского клуба не поддержала операцию российских ВКС. Некоторые россияне, американцы и турки соглашались в кулуарах с тем, что Сирия для России — "колоссальная авантюра", хотя один из участников уверяет, что слышал только о "рисках для России в Сирии — никто про авантюру не говорил". В открытых форматах тема не поднималась. При этом сразу несколько опрошенных "Властью" участников подчеркнули, что страны Центральной Азии воспринимают ИГ несколько в ином качестве, нежели Россия и США: "Они считают ее для себя менее значительной". Министр иностранных дел Ерлан Идрисов, прежде чем описать усилия Казахстана по установлению мира на Ближнем Востоке, честно признался: "В этом регионе мы не главный игрок". Когда Юджин Румер из "Карнеги" на чистом русском языке поинтересовался, как Казахстан планирует улучшать отношения с выходящим из международной изоляции Ираном, глава МИДа прежде всего напомнил, что Казахстан — "страна не с 25-летней, а огромной и древней историей и разными этапами государственности" (год назад президент Путин, подчеркивая заслуги своего казахстанского коллеги, сказал, что государственности Казахстана до правления господина Назарбаева не существовало). Согласно историческому экскурсу господина Идрисова, находящаяся к северо-востоку от современного Ирана и включающая всю Центральную Азию территория Туран — "это наше пространство и наше слово". Историческими связями с Ираном глава казахстанской дипломатии оправдывал и нынешнее тесное сотрудничество, в рамках которого Казахстан делился опытом развития мирного атома "со всеми поколениями иранских руководителей", строит железную дорогу Казахстан--Туркменистан--Иран и, помимо портов Индии и Китая, где уже есть присутствие казахстанского бизнеса, присматривается к побережью стран Ближнего Востока.

Самомнение Казахстана в рамках "Астаны" было на удивление объективно. С одной стороны, организаторы не претендовали (как это часто случается с иными постсоветскими странами) на статус центра мира. Вопреки высказыванию премьера о влиянии на страну практически всей планеты казахстанские спикеры повторяли "Казахстан — небольшое государство по сравнению с ключевыми акторами". С другой стороны, на итоговом заседании министр Идрисов скромно заметил: "Как говорит наш президент, мы не подпрыгиваем до небес оттого, что наша экономика в несколько раз больше, чем экономика всех государств Центральной Азии и Кавказа вместе взятых". Как объясняет директор ИМЭП Султан Акимбеков, "Астана находится в географическом центре Евразии, а Казахстан в будущем рассчитывает стать перекрестком континентальных торговых путей". Российский эксперт описывает общий фон дискуссии в отношении китайской мирной экспансии в регион: "Центральная Азия не может быть уникальной вотчиной какой-либо одной страны — в стремлении поддержать местных суверенов, в отношении ПИИ. Регион из российского "заднего двора", где вследствие статуса все решалось легко, становится приоритетом как минимум для двух из трех великих держав. Следовательно, США тоже будут держать руку на пульсе хотя бы по этой причине. Для центральноазиатских стран это и вызов, ибо нелегко быть в центре внимания великих держав, и возможность, потому что при правильной игре это может быть колоссальным подспорьем в развитии".

Обобщить аналитику относительно геоэкономического развития Евразии эксперты попытались в предваряющем форум докладе "Геоэкономика Евразии", созданном пятью think tank: Российским и Германским советами по международным делам, американским Фондом Карнеги, казахстанским ИМЭП и Китайской академией современных международных отношений (КАСМО). С одной стороны, во введении авторы оперировали откровенно устаревшими концептами классиков геополитики Хэлфорда Маккиндера и Збигнева Бжезинского. С другой, сами же справедливо указывали на аналитическую неопределенность Евразии. Что это: регион "от Норвегии до Вьетнама?" (ИМЭП), "от Ирландии до Камбоджи?" ("Карнеги"), "исключительно Россия" (ГСМД). Анджела Стент из Джорджтаунского университета по итогам Астанинского клуба дискуссию об определении Евразии назвала самой абстрактной. Наконец, доклад представляет скорее анализ status quo, намечающий проблемное поле, нежели предлагающий решения. По словам организаторов, такая цель и не ставилась: "Сложно в публичный документ включить что-то по-настоящему инсайдерское".

Территория Туран — "это наше пространство и наше слово"

Безусловный плюс документа состоит в использовании единой методологии SWOT-анализа (сильные и слабые стороны, возможности и риски каждого из пяти акторов) и коллективного авторства, в рамках которого, используя единый метод, авторы из пяти стран изучали регион. Именно такой поход и позволяет выделить треки сотрудничества и пространства столкновения интересов ключевых игроков в Центральной Азии. Например, немецкая часть доклада изобилует отсылками к качеству режимов (демократических и авторитарных), американская упоминает "продвижение демократии и защиту прав человека", а в российской, китайской и казахстанской слов с корнем "-демос-" нет вовсе. При этом казахстанские, немецкие и российские авторы однозначно видят украинский конфликт и кризис в отношениях с Западом в качестве причин не только разворота России на восток, но и повышения уровня внимания к Центральной Азии, в которой раньше ее стратегия сводилась к возведению барьеров. Авторы разными словами пишут о том, что политика России строилась в расчете на воспрепятствование укреплению двусторонних отношений стран региона с США, а китайская, наоборот, была и остается инклюзивной и предполагает вовлечение новых игроков в экономические проекты, в которых фокус от геополитики явно смещается к геоэкономике.

Доклад ставит вопросы о том, как будут сосуществовать инфраструктурные и интеграционные проекты великих держав: продвигаемый Россией и нацеленный не столько на экономическую, сколько на политическую и валютную интеграцию ЕАЭС; китайский Экономический пояс шелкового пути (ЭПШП), предполагающий создание транспортных коридоров из КНР в ЕС в качестве конкурентного морским путям; американский Новый шелковый путь (НШП), которому будет явно противодействовать Россия, но который вполне может сосуществовать с ЭПШП.

Внутри каждого из проектов существуют объективные сложности. ЕАЭС в отличие от России представляется Белоруссии и Казахстану пространством исключительно экономической интеграции. Очевидно, что бывшие имперские периферии, стремящиеся построить суверенную государственность, настороженно относятся к наднациональным объединениям под руководством бывшего центра. Похожим образом "евразийские страны опасаются китайской экономической экспансии", о чем пишет Фэн Юйцзюнь из КАСМО. В кулуарах клуба китайские участники неоднократно говорили об абсолютно мирном характере расширения экономики КНР, акцентируя внимание на развитии вместо "империализма". Этот заочный пас принял Карим Масимов, когда не стал отвечать на вопрос о пропаганде опасности китайской экспансии в стране: "Про бойкотирование китайского развития в Казахстане я не слышал".

Кроме опасений перерастания экономического расширения в политическое в отношении ЭПШП неясны маршруты, по которым он будет прокладываться: наиболее инфраструктурно подготовленный северный — через Россию, средний — через Южный Кавказ, южный — через Иран. Один из участников дискуссии описывает неопределенность китайских предложений: "Все их концепции транспортных коридоров сейчас носят самый общий характер, и любые обсуждения превращаются в краудсорсинг: участники скорее придумывают, как лучше сделать, чем обсуждают конкретный существующий проект". Американский проект инфраструктурного коридора север--юг, альтернативный интеграции восток--запад, по мнению господина Майстера, "уже подзабыт... НШП больше не является приоритетом". Российский эксперт более категоричен: "НШП уже провалился. Любая идея строить что-либо в Афганистане при нынешнем уровне безопасности обречена на неуспех".

Американский участник "Астаны" подтвердил "Власти", что "США, конечно, наблюдают за ЦА, но мы гораздо менее Китая и России хотим быть там игроком. Афганистан и Сирия для нас сейчас гораздо важнее". Вопреки мнению Штефана Майстера, пишущего, что "США по большому счету ушли из региона", в российской и американской частях доклада утверждается, что США поворачиваются в Центральную Азию. Александр Габуев из "Карнеги" полагает, что укрепление суверенитета центральноазиатских государств — "надежная гарантия того, что ЦА не будет включена в орбиту влияния РФ и КНР". Средством для этого и является активизация коридора север--юг, позволяющего соединить ЦА с Индийским океаном, параллельно сделав Афганистан транзитным центром (НШП, по мнению господина Габуева, также утрачивает свою значимость). Вследствие укрепления ИГ, "масштабного поворота КНР на запад и сближения Китая и России в результате украинского кризиса регион будет увеличивать свое значение для США", утверждается в американской части доклада.

Отвечая на вопрос Эндрю Качинса из Джорджтаунского университета о специфике сопряжения ЕАЭС и ЭПШП, Карим Масимов сначала напомнил историю их создания. Оба были инициированы азиатскими президентами на лекциях перед студентами: первый — господином Назарбаевым в 1994 году в МГУ, второй — господином Си в 2013 году в Назарбаев-университете. "В декабре 2014 года во время визита китайского премьера Ли Кэцяна Казахстан начал работу в двустороннем формате, в том числе по программе переноса производственных мощностей с территории Китая на казахстанскую,— уточнил господин Масимов, подчеркнув: — В тот момент правительство России не высказало свою точку зрения". Премьер-министр описал три возможных варианта сосуществования проектов, ни один из которых пока не является для страны приоритетным: двустороннее сопряжение (страны Евразийского союза самостоятельно принимают решение об участии в ЭПШП), сопряжение ЕАЭС--КНР и сопряжение в рамках ШОС (как альтернатива недавно объявленному Транс-Тихоокеанскому партнерству 12 государств). Пожалуй, одно из самых важных заявлений Карим Масимов сделал, реагируя на просьбу рассказать о конкретных шагах сотрудничества между КНР и его страной: "Казахстан для КНР в западном направлении первая страна — по какому бы пути не пошел экономический пояс, он в любом случае будет проходить через Казахстан".

Фэн Шаолей из Восточно-Китайского педагогического университета спрашивал про ориентиры для казахстанских реформ. Господин Масимов ответил, что Казахстан стремится стать членом ОЭСР, для чего проводит рыночные реформы, которым не видит альтернативы, и ориентируется на Канаду и Австралию как на страны, "похожие по структуре, территории и населению". Чуть позже премьер-министр скажет о необходимости руководствоваться принципом верховенства закона при построении рыночной экономики и создании астанинского финансового центра по нормам британского права. С учетом того что и в этот раз официальные лица подчеркивали неоднократно сказанное президентом Назарбаевым: "ЕАЭС для страны — только экономическое, а не политическое образование", институциональное, инфраструктурное стремление Казахстана на запад очевидно, равно как и сохранение неконкурентной внутриполитической модели для проведения быстрых реформ. В отличие от ЕС Россия и Китай не навязывают свои политические стандарты государствам региона (первая — вследствие понимания специфики ЦА, второй — стремясь к экономической интеграции) и не склонны к излишней формализации своей политики, полагаясь на неформальные связи и возможности. При этом ЕАЭС, будучи более формализованным и укорененным объединением, существует не на бумаге — в отличие от ЭПШП, развивающегося через двусторонние проекты КНР, а не многостороннюю институциональную интеграцию. Пока морские перевозки представляют собой значительно более дешевую и логистически более простую альтернативу сухопутным, объединение Евразии при помощи ЭПШП остается под вопросом.

Столкновение российских и американских интересов, как, например, на Украине, в регионе маловероятно

Выводы "Астаны" для Москвы скорее положительны. Во-первых, Россия рассматривается как великая держава, что признается игроками в регионе и вне его. Это значит, что внешние акторы понимают, что Россия имеет право рассматривать Центральную Азию как пространство реализации своей внешней политики, а дискурс про "региональную державу" остается в темнике спичрайтеров на обоих концах Пенсильвания-авеню. Во-вторых, для региона украинский и сирийский казусы важны меньше, чем взаимоотношения великих держав. Спокойные и ровные связи России и Китая для стран Центральной Азии приоритетнее еще и потому, что они воспринимают угрозу ИГ гораздо менее опасной, нежели Россия, несмотря на то что сами находятся к ней ближе. В-третьих, США априори декларируют свой интерес к региону, но ожидать глобального объема инвестиций из-за океана не стоит. Такое столкновение российских и американских интересов, как, например, на Украине, в регионе маловероятно. Переосмысление роли в афганском госстроительстве для США явно важнее внимания к Центральной Азии. В-четвертых, ставить страну перед выбором, ЕАЭС или ЭПШП, бессмысленно. Казахстан будет участвовать в любом интеграционном проекте Китая на запад, независимо от конечных точек транспортных и логистических маршрутов. Поэтому России стоит думать, как вписывать в архитектуру ЕАЭС пока не оформленный и неинституциональный, но явно наметившийся ЭПШП (заявление об их сопряжении господа Путин и Си подписали в мае 2015 года, анонсировав в долгосрочной перспективе создание совместной зоны свободной торговли). Наконец, в рамках Астанинского клуба курс на лидерство Казахстана в регионе прямо не заявлялся. Наоборот, официальные лица всячески подчеркивали необходимость равноправного сотрудничества и развития партнерства со странами Центральной Азии. При этом в воздухе витало невысказанное никем из высокопоставленных чиновников: "Мы хотим стать лидером! Для этого статус срединного государства мы используем как мост между великими, проведем рыночные реформы, привлечем инвестиции и технологии и сохраним авторитарный стиль управления, получая деньги от могучего Китая, а технологии — с прогрессивного Запада". Российские международники вопросов председателю казахстанского правительства не задавали.