"Где же вы теперь, друзья однополчане, боевые спутники мои?" — Могли бы спросить генерал Руцкой, подполковник Терехов, сержант Бабурин и рядовой Анпилов, поскольку, вопреки предостережениям, оба праздника — и 1-е и 9 мая, с которыми связывались и надежды на мордобой, и боязнь мордобоя, — ни надежд, ни боязни не оправдали. Аналогия с 1993 годом оказалась неосновательной, ибо вновь подтвердилась истина: годовщины иногда годятся для воспоминаний о прошедшем и почти никогда — для его воспроизведения.
Оба роковых дня прошли на удивление гладко. Ощущение гладкости, вероятно, усиливалось контрастом между алармистскими прогнозами и скучной реальностью. В реальности число непримиримых манифестантов и близко не подходило к заявленной стотысячной цифре, а никакими эксцессами и не пахло. Все было скучно и тоскливо. Можно говорить о новом важном штрихе российской общественной жизни. Вслед за героями и организаторами первой (1990-1991) митинговой волны, демократами Пономаревым, Якуниным, Гдляном--Ивановым etc. отходят к заднику политической сцены и герои второй (1992-1993), на сей раз уже патриотической митинговой волны — Бабурин, Константинов, Умалатова, Анпилов, Руцкой etc.
Спад первой волны знаменовал перемену не только в политической карьере ее героев, но и в жизни страны в целом. С одной стороны, с рядовых энтузиастов была снята пыльца демократической невинности, и началось размывание доселе монолитного демократического электората. С другой стороны, пришедшая к власти на плечах увлеченных митинговщиков демноменклатура стала все более тяготиться обществом "демшизы". Лидеры "демшизы" оказались в двойной изоляции. На откат низов наложилось пренебрежение верхов, а долженствующие связывать вождей и народ массовые организаторы лишились почвы под ногами и крыши над головой.
Вслед за триумфом и трагедией "демшизы" идут аналогичные триумф и трагедия "комшизы". С одной стороны, отчаянный патриотизм приедается так же, как и забубенный демократизм; перманентное скандирование "Банду Ельцина под суд!" и обличение "демфашизма" прискучивает не меньше, чем клеймение коммунизма. Сами вожди "комшизы" в октябре 1993-го проявили совершенно недостаточное умение возглавлять патриотические массы, отчего пострадали в первую очередь массы, а отнюдь не вожди, вышедшие из Лефортова бодрые, как Ванька-встанька. С другой стороны, серьезные теневые фигуры и структуры, в 1992-1993 гг. игравшие с "комшизой", во многом получили то, чего добивались. Присущие 1992 году однобокий атлантизм (т. е. союзнические отношения с Западом) и изоляционизм в рамках СНГ (т. е. стремление к невмешательству в дела соседей) исчезают на глазах, сменяясь изоляционизмом в отношениях с Западом и чрезвычайным экспансионизмом на посткоммунистическом пространстве СССР--Восточной Европы. Во внутренних делах правительство успешно реструктурируется, в бюджетном марафоне продавливаются экстраординарные военные кредиты, лоббисты цветут. Имея возможность входить в дверь, нет никакой надобности лезть в окно, и потому политическим силам, объективно заинтересованным прежде в "комшизе" как орудии давления на власть, отныне нет особой нужды в услугах тех же Анпилова, Константинова и Руцкого — зачем окольными путями использовать боевиков, тем более таких неуравновешенных, когда все можно получить полюбовно, непосредственно и к взаимному удовольствию.
Трагедия "комшизы", т. е. одновременная утрата опоры снизу и поддержки сверху, непосредственно и наглядно проявилась в ходе народных гуляний на День Победы. Верная "комшизе" часть ветеранов поименовала своих фронтовых товарищей, пошедших гулять с президентом, "фашистскими прихвостнями". Искренно огорчаясь тому, что победители германского фашизма спустя полвека называют друг друга такими словами, отметим однако, что словом "прихвостень" человек нелояльный называет человека лояльного, непримиримый — склонного к примирению. В контексте 9 мая 1994 года это означает, что большая часть склонных к победным гуляниям ветеранов, т. е. традиционно наиболее консервативная и отвергающая новшества часть общества, оказалась причисленной к лояльным примиренцам. Если так нейтрализуется одна из самых консервативных общественных групп, можно предположить, что и в других прежде приверженных "комшизе" группах скандирования наблюдаются сходные подвижки, в конечном счете могущие привести к глухой изоляции снизу.
В ходе тех же победных гуляний проявилось и верхушечное недоразумение. Александр Руцкой, дежурно заклеймив правящий режим и посулив, что спустя год, в день 50-летия победы, Россией будут править совсем иные люди (т. е. сам Руцкой), вдруг призвал всех записываться в ведущее к победе движение "Держава". Движение как движение, одним больше, одним меньше, но появление на свет Божий "Державы" порождает резонный вопрос: где же заявленное месяцем раньше движение "Согласие ради России" с тем же Руцким во главе? Если бы "Согласие" было живо, что за нужда в "Державе"? Причина появления "Державы", вероятно, в том, что соучастники "Согласия", такие как аграрий Лапшин, коммунист Зюганов, бывший министр Глазьев etc. сочли Руцкого чрезмерной обузой. Вице-президент действительно живет в атмосфере горячечных мечтаний о "Державе", скипетре, короне и прочих полезных в быту ювелирных изделиях, не примечая того, что его соратники смотрят на вещи более реально и чем таскать каштаны из огня для претендента на престол, резонно предпочитают гнуть гнущуюся власть, добывая политические и экономические дивиденды, куда более интересные, чем дюжина руцких, вместе взятых. Признаком того, что интерес к использованию "комшизы" утрачен, может служить и предупреждение, сделанное Руцкому Иваном Рыбкиным. Оно сводится к тому, что говори, дескать, да не заговаривайся, ибо у нас и прокуратура имеется.
Разногласия между Бабуриным, Руцким, Константиновым, с одной стороны, и Зюгановым, Лапшиным, Глазьевым, Рыбкиным, с другой — вполне понятны. Непримиримая "комшиза" видит raison d`etre в том, чтобы "наезжать" на власть. И действительно: если рядовой качок не будет наезжать, то чем же ему еще заниматься. Легальная оппозиция смотрит на вещи иначе: "наезды" в стиле 1 мая 1993-го — не самоцель, а досадная необходимость. Если есть возможность добиться того же по-хорошему, то зачем же наезжать?
Тем самым утрачивается важный стимул мордобоя — присущая 1 мая 1993-го и отсутствующая 1-го и 9 мая 1994 года уверенность в том, что передовые отряды мордобьющихся всегда найдут поддержку и защиту в надлежащих властных структурах. Строго говоря, это не является неодолимым препятствием: какие-нибудь "Красные бригады" или передовая западная молодежь, учиняющая зверскую расправу над полицией, вели свою борьбу и без видимой поддержки официозных структур. Но тут есть разница в ментальности. Леваки стран Запада и Третьего мира, с российским переизданием которых мы, возможно, еще познакомимся, ведут борьбу в рамках своей контркультуры, осознавая себя самостоятельным субъектом политики и имея волю для такой самостоятельности. В отличие от западных леваков, политические качки типа Руцкого лишены политической субъектности и — подобно качкам люберецко-долгопрудненским — не в состоянии играть свою собственную партию без воли на то хозяев. У хозяев же пока согласие, то есть дележ бюджетного пирога. Разумеется, при появлении "отмороженных" леваков в стиле Че Гевары никакие бюджетные потягусики ни от чего не защитят, но покуда от русского Че Бог нас милует, можно не бояться и Руцкого с Константиновым, пригодных лишь в качестве фигур для анекдота — отнюдь не для мордобоя.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ