В 11-м номере журнала "Знамя", который выйдет из печати под самый Новый Год, завершится публикация нового романа Владимира Войновича "Замысел", первая часть которого опубликована в #10. Рассказывает критик ЮННА Ъ-ЧУПРИНИНА.
Предыдущий роман, "Москва-2042", Войнович опубликовал в 1986 году. Это была, как вспоминал сам автор, первая книга, написанная вне России и на компьютере. Впрочем, в антиутопии, надо сказать, Войнович оказался неважным пророком. С тех пор писатель, вернувшись на родину, напечатал в "перестроечной" России несколько собраний своих сочинений, объединив в них всю написанную им беллетристику, и в последнее время печатал по преимуществу публицистику. Повторяя опыт "Иванькиады" — документального и едко-иронического повествования о мытарствах автора, пытавшегося заполучить на Аэропорте квартиру побольше, — он выпустил в свет документальную повесть "Дело 34840" о попытке отравления автора агентами КГБ в застойные времена, а также сборник радио-скриптов для "Свободы" — "Антисоветский Советский Союз". Впрочем, давняя "Иванькиада" была уморительно смешна, эти же книги скорее желчны и печальны.
В последнее время в критических обзорах Войнович редко упоминался как активно работающий прозаик, и читателю впору было заключить, что он забросил беллетристику. Скорее его поминали и ставили в пример, как одного из немногих русских авторов, возвратившихся из зарубежья — во всяком случае, квартиру на Аэропорте получившего. "По политическим причинам я наполовину вернулся, по семейным наполовину остаюсь в Германии, по экономическим — каждый год езжу в Америку", — говорил писатель, отвечая на анкету немецкого слависта Вольфганга Казакка. И вот Войнович написал новый роман. Как и следовало ожидать от "гражданина мира", действие разворачивается и в России, и в Германии.
Впрочем, определение "роман" в этом случае условно и свидетельствует главным образом об объеме текста. Автор обозначает произведение как "книгу многослойную как капуста". Во введении к тексту Войнович подробно разъясняет смысл заглавия романа, причину его выхода в свет и дает характеристики главных лиц: каждый человек подобен Замыслу (читай, Божьему), и, соответственно, книгу с таким заглавием следует писать всю жизнь. Но поскольку Войнович пишет давно, временами его новый текст воспринимается как давно знакомый. Помимо прямых отсылок к ранним произведениям, в романе, как один из слоев, используется даже вариант текста знаменитого "Чонкина", который автору, по-видимому, было жаль оставлять на откуп академическим исследователям и дотошным текстологам.
Роман Войновича так и написан, как некогда стихи Ахматовой, — поверх черновиков. Правда, черновиков собственных. Замыслов у любого писателя больше, чем удается воплотить, и Войнович как бы торопится"застолбить" не реализованные темы и сюжеты. Канва романа не сложна: герой-рассказчик лежит в немецкой больнице и переносит операцию на сердце. Его окружает комфортабельная и чинная, но пресная для россиянина жизнь страны, где, по его мнению, даже ругаться не умеют талантливо. Все же увлекательное достается некоему В. В., проживающему в СССР, где и идет "настоящая жизнь". Линия В. В. подробна: детство, первые шаги провинциала в столице, до боли напоминающие эмиграцию, первые опыты пера, участие в диссидентском движении. Другим "романом в романе" можно назвать рукопись некоей Элизы Барской "Прошлогодний снег", еще один введенный в книгу замысел автора, выдержанный в духе модной сейчас "женской прозы" и нашпигованный как политическими, так и эротическими пассажами. Менее интересными кажутся традиционные для романов "новой волны" лингвистические рассуждения автора, скажем, о возможности использования в тексте ненормативной лексики, а также мотивы богоискательские. Попытки же рассмешить читателя издевками над "партией и правительством" на этот раз Войновичу вообще не удаются: как для предыдущего поколения писательство было подчинено военной теме, так для поколения Войновича, судя по всему, "прекрасная эпоха" завершилась с окончанием героической антисоветской деятельности.
Бравый солдат Чонкин присутствует в романе уже не как персонаж, но как лицо, живущее само по себе, а не по авторской воле. Кажется, Войнович понимает, что главная книга жизни уже написана, и вполне достойно отказывается раз и навсегда от возможных продолжений и обыгрываний единожды удавшегося сюжета. Этим же романом автор закрыл и автобиографически-антисоциалистическую свою эпопею, отрезав себе все пути назад, к уже отработанному материалу.