Вчера завершился второй российский телепоказ знаменитого сериала Дэвида Линча "Твин Пикс". Фильм, представляющий собой цельную мифологическую систему, порождает многочисленные подражания. О "маленьких твин пиксах" пишет АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Уже давно Линч не радует ценителей авангарда, даже с приставкой "пост". Многие его прежние поклонники убеждены, что он разменял уникальный дар салонного сказочника на "твинпопсовую" популярность у среднего класса. Но лишенный комплексов и умеющий довести до ручки любого психоаналитика Дэвид Линч поплевывает на критику с высокой колокольни.
У него нет фобий, свойственных режиссерам Западной, а тем более Восточной Европы — страха, что, даже достигнув пика всемирной известности, как позавчера Форман, а вчера Кесьлевский, они рискуют в один момент потерять все. Культ Гринуэя обернулся тем, что к нему резко охладела европейская киноэлита, а заодно и финансисты; и он, и Вендерс вынуждены теперь искать спонсоров в пронизанной новыми технологиями Японии. Еще один кумир — Люк Бессон, стремясь удержаться на плаву, старательно копирует заокеанские модели. Перед каждым стоит дилемма: либо автоидентичность, либо следование стандартам масскульта. Первый путь ведет к одиночеству и замкнутости, второй — к эпигонству.
Линч — один из считанных органичных "варваров" в современной кинокультуре. И один из немногих реально изменивших ее. Древо "линчевианы" разрослось за последние годы столь же буйно, сколь и сам Arbor Mundi "Твин Пикс", пересаженный с телеэкрана на бумажную почву pulp-fiction — воспетого Квентином Тарантино бульварного чтива: комиксов, разукрашенных сюжетных схем, дневников Лоры Палмер и агента Купера. Одно из этих произведений принадлежит перу дочери режиссера Дженнифер Линч. Она же выступила автором фильма "Елена в ящике", доводящего до полного примитива отцовскую "эстетику отвращения". Восприняв от родителя вкус к неаппетитным подробностям, Линч-младшая, подобно своей героине, сама оказалась заперта в ящике садомазохистских фантазий, не уравновешенных ни юмором, ни таинством красоты.
И все же "Твин Пикс" не зря породил целую гряду подражаний на пространстве от Голландии до Японии. Сериал Линча — не только изощреннейший современный миф, но и исследование его природы. Вдохновляясь им, голландский режиссер Жерардьен Рийндерс снял трехсерийный телефильм "Длинные языки" (еще одно красноречивое название деревушки), наполненный местными реалиями. В нем слышны отголоски нашумевшей порноаферы с детьми, но главные темы фильма — взаимодействие документальной истории и фикции; мифологизирующая роль mass media; психология толпы, одержимой страхом и лицемерием и легко впадающей в истерию. Мотивы и антураж "Твин Пикс" (включая наркотики и деревенские бордели) фигурируют в "Длинных языках", но лишены всякого подобия инфернальности, а "мистическая жуть" сводится к массовому истреблению кур, трупы которых что ни утро усеивают округу.
"Длинные языки" полны специфически-голландского мрачноватого юмора и обытовленного абсурда. Здесь акцентирована одна особенность линчевского мифа: его переориентация с мегаполисов (где зародился авангард) на провинцию, где тени исчезают в полдень, а ночным сознанием обывателя правит мыльная опера. Линч, уроженец лесов Тихоокеанского побережья, открыл новую провинцию, девственная дремучесть которой нарушена телевидением, превратившим мир в одну деревню и осуществившим ее смычку с городом на основе типовых анонимных пороков цивилизации.
Совершенно иначе мифология Линча впечатана в "Прах ангела" — японский аналог "Твин Пикс" (режиссер Ишии Сого). В этом мистическом триллере детективная интрига не разрастается и не мутирует, а разгадка серийных убийств, происходящих по понедельникам в час пик в токийском метро, не удаляется от исходной точки. Следователь и убийца оказываются почти слиты воедино, а гений зла пользуется первым приглянувшимся ему телом, чтобы превратить его в зомби-киллера. Здесь, напротив, мистика Линча переведена в сугубо урбанистический контекст, усиленный виртуозной техникой компьютерного монтажа.
Влияние Линча на современное кино легко обнаружить и в таких фильмах нашей "новой волны", как "Дюба-Дюба" Александра Хвана. Не о влиянии, а о сознательном вторичном использовании линчевских стереотипов следует говорить в связи с Тарантино - новым мифотворцем Голливуда, тоже успевшим вырастить вокруг себя обильную поросль подражаний.
Миф Тарантино — механический, бездушный, имморальный, лишенный тайны и восторга самопознания. Миф Линча периода "Твин Пикс" иной. Режиссер разочаровал своих фанов, позволив злу вселиться в безупречного Купера. Поклонники почувствовали себя обманутыми: Бог умер, и не в кого верить. Больше они не поверят никому. Не знак ли это, что оборотень-Линч в очередной раз меняет круг, в котором прослыл культовой фигурой?