Римляне оставили потомкам изречение Vis pacem — para bellum: "Хочешь мира, готовься к войне". СССР оставил потомкам еще более актуальную мудрость: "Хочешь войны — неустанно борись за мир". Джордж Оруэлл в "1984" сублимировал советский опыт борьбы за мир до чеканного "Мир — это война". 23 февраля Государственная дума пакетом амнистийных документов, увенчанных "Меморандумом о национальном примирении", подтолкнула политическую ситуацию в таком направлении, что если даже и удастся сохранить в стране худой мир, то никакой вины Думы в том не будет. Полное алиби, как говорят юристы.
Решение об амнистии организаторов майско-октябрьских погромов и членов ГКЧП, а равно о "национальном примирении" было принято 23 февраля, то есть ровно за сутки до заранее объявленного выступления президента перед Федеральным собранием. Демонстративность шага очевидна. Если бы Дума желала не то что сотрудничать с президентом, но хотя бы повести для начала тактику осторожного позиционного маневрирования, думцам было бы естественно дождаться ельцинского выступления. Будь речь президента более или менее конфронтационной, думцы могли бы умыть руки, указывая, что один к одному повторяется история с ВС РФ. Будь речь примирительной, думцы могли бы поймать президента на слове и потребовать практического подтверждения миролюбивой риторики. Будь речь бессодержательной, думцы указали бы, что вместо программы им была предложена формальная отписка и президент сам расписывается в полной политической импотенции. 23-го было еще неясно, что лежит в руке у президента — то ли злодейский нож, то ли пальмовая ветвь мира, то ли он просто показывает кукиш. Всего через сутки все было бы ясно и карты легли бы на стол, но думцы стали играть в темную — т. е. предпочли плюнуть в руку превентивно.
Стремление сделать ход вперед партнера, даже не дав ему раскрыться, может быть вызвано двумя причинами: крайней уверенностью и крайней неуверенностью.
Уверенность в своих силах могла питаться простым соображением: власть, как показывает ее поведение после 12 декабря, пребывает в неуверенности, граничащей с растерянностью, и резкий упреждающий удар может так быстро и эффективно дестабилизировать обстановку, что покуда власть задумается о своем самосохранении, уже будет поздно.
Неуверенность в своих силах могла быть связана с тем, что доносившиеся из президентской канцелярии сведения указывали на главное программное направление ельцинской речи: настало время общенационального примиряющего дела, и это дело — укрепление российской государственности, ибо нарастающий беспредел и произвол грозят уничтожить общество с государством. Поскольку разложение государства, усиленно лезущего в те сферы, где ему делать нечего, но бессильного в тех сферах (правопорядок, общественная безопасность), где оно обязано что-то делать, очевидно всем и каждому, идея связать передышку в гражданских битвах со всеми признаваемой задачей установления минимального правопорядка представлялась имеющей шансы на успех. В ситуации, когда оппонент собирается выдвинуть эффектный лозунг, символ, ключевое слово и т. д. логика борьбы предписывает этот лозунг перехватить. В некоторых случаях это является единственным шансом одолеть соперника — перехваченный лозунг, положим, никто и не собирается реализовывать, но зато и сопернику оплеванным лозунгом уже не воспользоваться. Один из блестящих примеров такого перехвата — название Либерально-демократической партии. Группирующимся вокруг Гайдара российским западникам очень бы пригодилось такое название, однако перехват имел место, и в обозримом будущем назвать человека либеральным демократом можно будет лишь имея намерение его оскорбить.
Ведущий тезис ельцинской речи — национальное согласие на платформе консервативных ценностей порядка и спокойствия: "лимит времени для междоусобицы полностью для России исчерпан", "пришло время доверия и конструктивного сотрудничества". В то же время лидеры КП РФ и ЛДПР обещают, что "октябрь в 1994 году наступит задолго до календарного срока" (Зюганов) и что несогласных ждет "последний вагон на север, последняя остановка — Таймыр, последнее место прописки — тундра" (Жириновский). Желание как можно скорее устроить в России революционные бои и концентрационные лагеря недостаточно согласуется с консервативными ценностями порядка и спокойствия, а следовательно, условием национального согласия по Ельцину было бы более или менее жесткое оттеснение лиц, проповедующих такие взгляды, в такие места политического спектра (или нашей необъятной Родины), где вред, ими причиняемый, был бы минимален.
Используя явную усталость граждан России от беспрерывной тряски, президент в принципе мог бы убедить сограждан в том, что коммунистические и либерально-демократические приверженцы новых великих потрясений заслуживают того, чтобы быть задвинутыми подальше. На фоне такой угрозы, которую коммунисты и либеральные демократы могли посчитать реальной, им оставалось только реализовывать совместную программу-минимум и — по возможности — программу-максимум. Программа-минимум заключается в сверхэксплуатации таких превосходных понятий, как "мир", "согласие", "примирение" etc. Крупный юрист и великий гражданин Валерий Зорькин год назад сумел добиться того, что слова "конституция", "гражданский поступок", "национальное согласие" вызывали в лучшем случае сардонический смех — разрушением таких важнейших для нормальной жизни общества понятий был в немалой степени подготовлен октябрьский кризис. В точности тем же самым занимается сегодня не менее крупный юрист и великий гражданин Сергей Шахрай. Если слова "мир" и "согласие" в сознании общества начинают однозначно ассоциироваться c индульгенцией, выдаваемой лидерам штурмовиков на прошедшие и будущие погромы, то уже самый честный и искренний призыв к миру не будет услышан. В оруэлловском newspeak "Мир — это война", в шахраевском newspeak "Согласие — это погром".
Поскольку лидеры КП РФ и ЛДПР также — и громче всех — говорят о национальном согласии (не дезавуируя, однако, своих вышеприведенных речей касательно раннего октября и последнего вагона), единственным корректным выводом из такого силлогизма является предположение, что программа-максимум коммунистов и либеральных демократов — это национальное единство в революционных боях и концентрационных лагерях. Вещь не новая, именовавшаяся прежде "морально-политическим единством советского народа".
Пока мы живем по программе-минимум, но первые ответные залпы уже последовали. Пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков предупредил, что "вся ответственность за последствия принятого решения ложится на Государственную думу, на инициаторов и проводников этой акции". В дипломатической практике, с азами которой журналист-международник Костиков, вероятно, знаком, когда политический деятель говорит, что "он не может отвечать за последствия", имеется в виду его готовность вызвать инцидент, который приведет к войне.
Особенный вкус возможным будущим инцидентам придает то, что герои прошедших инцидентов освобождены от наказания. Юридическая наука в учении о наказании выделяет такие его цели, как общее и частное предупреждение. Частное предупреждение направлено на то, чтобы лицо, преступившее закон, не преступало его вновь. Общее предупреждение направлено на то, чтобы и все другие видели, что определенного рода деяния наказуются и чтобы всем другим было неповадно. Отмена думцами частного предупреждения вызвала прогноз Егора Гайдара, согласно которому "все эти люди в ближайшее время наверняка возглавят вновь созданные формирования боевиков, выведут их на улицы". Но, может быть, еще более серьезные последствия имеет отмена общего предупреждения. Установив на прецедентном уровне, что за вооруженный мятеж в укрепляемом российском государстве не наказывают, Дума de facto обратилась ко всем желающим с откровенным приглашением: "Отчего не воровать, коли некому унять". Так что объявленное президентом укрепление происходит в точности по бессмертному солженицынскому определению: "Топору давали невозбранно рубить. А топор своего дорубится".
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ