Гастрономическая мода обходится без дефиле. Однако если бы показ все-таки состоялся, то в этом сезоне летящей походкой прошли бы по подиуму сельдь под шубой, картофель в мундире и грибы в кокоте. Русская еда популярна как никогда — мы наконец сбросили оковы и устроили себе праздник живота.
В сущности, последний раз такой всплеск интереса к русскому народному застолью наблюдался очень давно — во времена НЭПа. "Ешь ананасы, рябчиков жуй. День твой последний приходит, буржуй!" — плохой революционный поэт и с пищей нормальных людей знаком был плохо. Совершенно ничего буржуинского в рябчике не было — так, простая закуска, которую скорее можно себе представить на столе студента, гуляющего на выпускном в долг, чем на званом ужине у Саввы Морозова.
Довольно скоро не стало ни рябчиков, ни ананасов (разве что консервированные в банках случались по красным дням календаря), и русская еда свелась к довольно незатейливому, но все же отчаянно вкусному набору. Феномен советской продуктовой корзины в том, конечно, что никаких особенных продуктов в ней не было, но на вопрос из песни "Была ль любовь?" можно смело ответить — была. В то немногое, что все-таки удавалось вырвать у зажимавшего продукты государственного монстра, наши бабушки, эти владетельные принцессы 5,5-метровых кухонь, вкладывали столько души прекрасных порывов, что в результате получалось вкусно, наваристо, горячо. Я как-то никогда не задумывался над тем, почему от борща, который делала моя бабушка, преподавательница русского языка и литературы, было не оторвать одноклассников, тогда еще не сидевших сутками на соответствующем сайте. И только потом случайно узнал, что в эвакуации в Оренбурге моя 17-летняя бабушка окончила поварскую школу — и четыре года готовила для летчиков, которым было 18-19 лет: поев борща, они отправлялись на войну. Она умела готовить все из всего и всегда требовала жалобную книгу, если чувствовала недовложение в холодец или находила, что кисель подан не той консистенции.
Написал "холодец". И прямо действительно — холод по спине. С горчицей бы! С хренком! С какой искренней жадностью набрасываемся мы на водку с томатным соком и черным хлебом, плюхаясь в самолет "Аэрофлота" после двух недель в каком-нибудь Гонконге. Из дальних странствий возвратясь, неделями не можем вернуться к привычному российскому обиходу — карпаччо на обед, прошутто на ужин.
Из рестораторов первым эту нашу очевидную тягу к потной рюмочке с селедочкой, с укропчиком, с лучком распознал, как водится, Аркадий Новиков. Но, сочтя ее уделом низших классов, на долгие годы сослал нас в "Елки-палки". Единственной альтернативой этой чудесной закусочной была "Царская охота", но туда и добираться надо на царских оленях. Все остальные русичи выступали в гнусном жанре "медведь-матрешка-балалайка" — противном, как любой другой, фальшивом фольклоре. Снял решительно "спинжак наброшетый" только Андрей Деллос. Это он, заварив "ПушкинЪ", вернул нам русский стол, правда, тоже в несколько опереточном фольклорном формате. Все эти "сударь", "сударыня", "извольте оплатить ваш счет", противные "котлетки" (хуже только "плевочки", любимое словцо большого ценителя рябчиков В. В. Маяковского). Но все же...
Одно время возникло даже ощущение, что русская еда исчезла не только из ресторанов. Было чувство, что ее вовсе не стало. Дематериализовалась. Перестала колоситься, блеять, мычать и пускать пузыри из-под сомкнувшихся волжских вод. О том, что она есть, жива, так сказать, моя старушка, знали избранные. Писатель Татьяна Толстая, например, отважно выступившая в периодической печати статьей "Грыби отсюда" в защиту магазина "Грибы-ягоды" на Сретенке. Жители района частенько могли видеть ее пробирающейся по Последнему переулку с тележкой, доверху набитой солеными груздями, маринованными опятами, вымоченными рыжиками, мочеными яблоками, малосольными огурчиками, помидорчиками и, конечно же, клюквой — этой главной нашей водочной ягодой. Магазин перевели в другое помещение, но не закрыли. От литературы все-таки есть прок.
О том, что где-то в продаже появились исконные русские продукты, грибок там, ягодка, мед или буженинка, рассказывали по секрету, только самым близким — так в 1985-м сообщали о поступлении женских сапог по 130 рублей в пустой магазин "Обувь".
Иногда доносились обнадеживающие вести. Зимин обнаружил настоящий русский квас. Кому-то посчастливилось лизнуть "аутентичного" пломбира. Казаков съел три порции "адекватного" рыбного нареза где-то на задворках ж/д станции "Кунцево". Кесоян откушала "честного" борща. Где-то в Ясеневе выкинули "правдивые" (еще одно слово из смачного лексикона наших ресторанных критиков) вареники, исконное, конечно, наше блюдо. Лично я был по ракам и угрю: и то и другое можно было купить километрах в пятнадцати от Москвы по Щелковскому шоссе. Ближе не было. Страшные слухи ходили о судьбе русского шоколада.
Но вот настало пробужденье. Достаточно зайти в любую "Мари Vann`у" для того, чтобы перед взором предстал "блюд цветник, уставленных узором", приготовленных по бабушкиным рецептам для любимых внучков. На рынки вернулась родная речь. Гастрономы, универсамы — эти, казалось бы, оплоты глобализации — и те за честь считают подчеркнуть русское происхождение продукта. "Здесь русский дух, здесь Русью пахнет", — думаешь, проходя по бесконечным мясным, сырным, зеленным рядам, к примеру, нового "Глобус Гурмэ" в ЦУМе. А уж какое раздолье по части брусничных, клюквенных, черничных морсов. Нет, положительно, жизнь налаживается!