Последняя мода требует препарировать память о писателе. Например, делается компьютерная игра, где сам классик разгуливает по электронному элизиуму в ожидании, пока досужий школьник несколькими кликами не воскресит самые тайные подробности его биографии. Говорят, увлечение такими играми набирает силу. Хочется верить, что новый сборник воспоминаний о Вениамине Каверине "Каждая книга — поступок" не отправится сразу на пыльную архивную полку только потому, что не завлекает читателя столь явно. Разработчики электронных игр пытаются вернуть писателей из небытия. А для составителей сборника время не прерывается, хоть и вращается со скоростью медлительнейшего жернова: вот Каверин прожил долгую жизнь, создал множество литературных портретов, вот наконец настала очередь вспоминать о нем.
Впрочем, как известно, некоторый волшебный игровой элемент и так находился в самом основании творчества этого литературного патриарха. В 1921 году он, один из "Серапионовых братьев", из "русских писателей" предпочитавший Гофмана и Стивенсона, начинает свою автобиографию двумя емкими предложениями: "Скучаю. Родился 20 лет тому назад к ужасу родителей, к собственному неудовольствию". Возможно, всю дальнейшую жизнь он и старался "развлечь" работой самого себя. А такие разные "Два капитана", "Перед зеркалом", "Освещенные окна" или "Ночной сторож" были заковыристыми заданиями того "скучающего" 20-летнего гофманианца.
Не менее показателен один из поздних эпизодов: 85-летний мастер принимает у себя начинающего сочинителя и даже терпеливо разбирает его опусы. Но во время очередной встречи, случайно или нет, смахивает рукопись на пол. Собрать листочки оказывается не так просто — и не только потому, что они не пронумерованы: "Я тут недавно уронил ваше сочинение, а потом "боролся, искал... и не сдавался" два часа! Работайте, молодой человек, работайте и не спешите печататься".
Вот и в чинном собрании архивных материалов обязателен некоторый сквознячок, напоминание о тыняновском постулате "документы врут, как люди". Так, в конце 1980-х Каверин перебирает свои фронтовые, щадящие письма жене, чтобы всего несколькими трагическими штрихами обозначить, насколько далеки они были от истинного положения военных дел. Он и сейчас лукаво прищуривается с фотографии на переплете, наблюдая, как справляются с противоречивыми фактами мемуаристы. "Он вообще не любил конфликты",— вспоминает Николай Вениаминович. Переживания мешали творчеству: "Между тем он чувствовал себя счастливым только тогда, когда у него хорошо шла работа". Но документы свидетельствуют, что Каверин "буквально не вылезал из литературных боев". Защищал обиженных и держал оборону против чиновников, которые своих подведомственных называли не иначе как "писульками".
Многие его строгие суждения становятся просто необходимейшими комментариями к сегодняшнему раскладу литературных сил. К примеру, не так давно сразу несколько молодых писателей присели в глубоком реверансе перед Сергеем Михалковым. Вряд ли стоит навязывать им Каверина в качестве примера для подражания — в конце концов, каверинцы тоже в свой круг не всякого и примут. Остается только рекомендовать михалковцам эту книгу, в которой они смогут найти сразу несколько свидетельств о своем кумире как о "живом воплощении язвы продажности, разъедавшей и разъедающей нашу литературу". Впрочем, тут вновь дует каверинский "сквозняк", разлетаются листки с упоминанием всякой ерунды вроде "съездов, пленумов, докладов, конференций, сплетен", остается одно: "В литературе есть только книги".
Каждая книга — поступок. Воспоминания о В. Каверине / Составители Т. Бердикова и Н. Каверин. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2008