В Санкт-Петербургском издательстве "Грант" вышло переиздание романа Ричарда Баха "Чайка по имени Джонатан Левингстон". В книге помещена еще одна вещь этого американского автора — роман "Иллюзии, или Приключения Мессии Поневоле".
Впервые советский читатель узнал о пра-правнуке Иоганна Себастьяна Баха в конце 70-х годов. Бах оказался не композитором и не органистом, но автором краткого романа "Чайка по имени Джонатан Левингстон". В те годы читатель "Иностранной литературы" воспринимал всякую публикацию перевода свежей книги, пользующейся признанием на Западе, как нечаянную радость. Бах был принят вполне всерьез, тем более что тогда же стало известно, что идея книги пришла автору во сне, а хиппи приняли эту книгу почти как собственный манифест. Тогда хиппи представлялись российской молодежи почти белогвардейцами: казалось, именно они первыми вышли на баррикады в борьбе со всяческим притеснением и тоталитаризмом. Одна причастность Баха к этому движению сделала его имя невероятно притягательным, и в то время нашлось мало достаточно критически настроенных читателей, чтобы оценить этот роман по достоинству.
При всем том, русский литературный опыт подсказывал, что книга Ричарда Баха очень близка по духу и стилю русской словесности 60-х годов прошлого века, что в ней наличествует некая — трудно уловимая — некрасовская интонация. Причем Некрасова школьных учебников, а не книги "Звуки и мечты". История чайки-индивидуалиста, который решил не летать в Стае, но самоутверждаться в одиноком полете, могла показаться оригинальной только воспитанникам американского колледжа, но никак не русским юношам, которые уже в детстве читали романы Федора Достоевского, а также Гаршина и Помяловского. "Русские мальчики" с детства обсуждали друг с другом "вечные вопросы", и среди них вопрос, который задавал себе Раскольников: я тварь дрожащая или могу по своей дурной воле пожить? Поэтому баховская "Чайка" в интеллектуальном плане для них не слишком отличалась от чеховской Каштанки.
Ричард Бах — профессиональный летчик. Как и всякий профессионально обученный человек, он, должно быть, искренне считает, что занятия литературой сродни занятиям любовью — этому не следует специально учиться, но можно целиком положиться на вдохновение. Такая точка зрения заразительна, и это отчасти объясняет тот факт, что успех Баха был поистине феерическим. Кажется, по уровню коммерческой удачи он обошел даже нынешнего чемпиона американского книжного рынка Стивена Кинга — при том, что не сочинил ни триллера, ни детектива, ни женского романа. Успех "Чайки" можно объяснить только привлекая методы психоанализа. Иначе не понять, каким образом эта довольно занудливая, к тому же невероятно ходульная проза могла завоевать умы миллионов читателей. Здесь есть тема: отчего рядовой читатель хочет, чтобы ему было скучно? Быть может, скука развлекает больше, чем азарт. Во всяком случае, скука дарит иллюзию, что вы читаете что-то "умное" — мало кто может сознаться, что "Три мушкетера" для него значительно более привлекательное чтение, чем "Критика чистого разума".
Но есть и другая сторона дела, на которую проливает свет второй роман Баха, опубликованный под этой же обложкой. Ни в чем себе не отказывая, автор написал новое Евангелие. Это и есть венец графоманской удали — написать "последнюю" книгу, как бы закрывая таким образом изящную словесность навсегда. В издании воспроизведен "ход" американского издателя: первые главы романа написаны "от руки". Это покажется вам особенно претенциозным, если вы дадите себе труд вчитаться в эти строки: "Учитель (именно так, с большой буквы, как все, что пишет Бах) изучал эту жизнь в средних школах Индианы, а когда повзрослел — то ремонтируя автомобили". Вы думаете, это ирония? Ничуть не бывало: Бах всегда серьезен, как Кашпировский. Вообще в этой прозе, как в любом акте шарлатанства, все всерьез от начала до конца — шутить себе могут позволить только искренние и уверенные в своем ремесле люди.
Конечно, найдутся отчаянные головы, которые и после Баха будут сочинять стихи и прозу,— делали же они это после Данта и Гете. Но, безусловно, по прочтении этой книги им будет это делать сложнее. Проза Баха — укор всем сочинителям, которым воочию продемонстрировано: так делать нельзя.
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ